Старшая из сестёр почувствовала, как слетела, освободившись, наведённая тень, истаяла, вместе с дыханием, к которому была привязана. Сердце пропустило удар, замерев от нахлынувшей боли, но вновь продолжило биться.
Хорошо, что успели выбраться за стены. Жалко, что не хватило времени преодолеть первую заставу.
Они бежали по дороге, словно два серых всполоха, от развивающихся за спинами пол луд. А от поместья по всей округе уже пронёсся сигнал тревоги и приказ схватить Ясну и всех, кто с ней. Девушка, до этого покорно и безвольно следовавшая за сестрой, встрепенулась и заозиралась по сторонам. И обе из-за этого почти встали.
— Идём! Быстрее! — поторопила Мала.
— Но… — тихо начала Ясна и осеклась, не в силах высказать даже не мысль, чувство.
— Потом. Сейчас нельзя останавливаться, иначе догонят. Я всё расскажу чуть позже. Хорошо? Бежим.
— Но…
Мала лишь покачала головой и потянула сестру вперёд. Бежать за себя и за неё было тяжело, но радовало, что застава уже близко, а после будет полегче. Покров давно слетел, да и не помог бы он от внимательных и настороженных глаз. Но не зря она последние пятнадцать лет училась и тренировалась, не зря. Поворот дороги. Мала выпустила руку сестры и стрелой пролетела оставшиеся двадцать шагов до заставы.
Застава. Ха! Три ряда подвижны́х оградок с набитыми на них кольями и шесть гридней из дружины присмотреть за всем. А башенку-сторожку рядом всё не достроят. Застава — это чтобы сюда не пускать. А отсюда попробуй, удержи!
Мала подхватила оставленное каким-то растяпой копьё и со всего маху разбила стоявшую на обочине крынку с водой. Капли взлетели вверх, подчиняясь воле волховницы, разбились в мелкие брызги и застилились туманом. А девушка не остановилась. Приметив всех стражников, она парой тычков древком на каждого оглушила их, кому не хватило — пнула и ещё добавила, снабдив чуточкой силы. Бросила копьё.
Вернулась. Подхватила Ясну и провела её через место короткой стычки. По лицу старшей уже скатывались крупные капли пота, но она лишь стёрла их краем повоя. Свободной рукой Мала достала мешочек из плотной ткани, мелконький, с вершок всего. Распустила, помогая зубами, завязки и вызвала ветер, в который и всыпала порошок. Серые горошины разлетелись, распались в пыль и осели на полсотни саженей вперёд вдоль дороги и на десяток вглубь лесочка по её краям.
Девушки прошли ещё немного и свернули в конце напылённого места, а дальше уже вглубь рощицы по звериной тропе. Потом свернули возле непримечательной осинки и стали пробираться сквозь редкий подлесок. Тут земля была сухая, поэтому мало что росло. Так версты через три они вышли к охотничьей времянке-землянке.
Внутри Мала достала из тайника за чёрной печкой сумки, в которых оказались и еда, и вода, и одежда и ещё множество вещей, нужных в дальней дороге. А Ясна села на кривой скрипучий трёхногий табурет и рассматривала полутёмную комнату, в которую свет пробивался лишь через окошко под потолком и его едва хватало, чтобы не переломать руки-ноги, спотыкаясь о стол и лавки и не расшибиться о печку. Но сестра не спешила зажечь ни светильник, ни лучину, и младшей пришлось вслепую ощупывать материнин узелок, который она донесла и не потеряла. Хотя сейчас девочка бы не вспомнила большую часть пройденного пути.
Ворчание Малы, разбиравшей припас, затихло. Да и пока она перечисляла себе под нос найденные вещи, её голос звучал непривычно глухо, тоскливо, поломано. Они долго просидели так, каждая в своих мыслях, а на улице темнело, и в домике уже нельзя было различить даже силуэты вещей. А потом Мала всё же зажгла пузатый глиняный светильник. И Ясна вздрогнула — это оказался поминальник в расшитой красной понёве — об убитой женщине. В свете его ещё несмелого и робкого огонька лица девушек казались белыми и осунувшимися, со странными тенями, залёгшими у глаз.
— А мама? Когда к нам придёт мама? — дрожащим голосом спросила Ясна, с ужасом разглядывая светильник.
— Мама не придёт. Она умерла.
— Поминальник. Нет, мама не могла умереть! Она молодая, ей ещё и пятидесяти не было. Ещё немного и я бы её вылечила! — Ясна замолчала, вскочила. — Поминальник! Ты знала, что маму убьют! Ты нарочно оставила её там! И даже поминальник подготовила!
— Эх, сестрёнка, — Мала посмотрела на Ясну с такой печалью и скорбью во взгляде, что младшая оборвала обвинения на полуслове. — Плачь, горюй, скорби, но не жалей. Мама и так умирала, ей оставались последние дни под солнцем. И она отдала их, чтобы дать нам время убежать. Не жалей, она не заслужила ни жалости, ни снова потерять своих детей. Жизнь людей коротка, это получившие волховский дар живут три века.