Огонёк на соломенном жгуте-фитильке набрал силу, разгорелся и теперь плясал, обнимая своим светом осиротевших девушек. Тянул к ним невидимые руки, желая обнять и утешить, но не мог, ведь он просто огонёк. А беглянки молчали, Мала ждала, а Ясна пыталась если не принять, то понять и осмыслить весь прошедший день. Наконец младшая подняла взгляд на сестру и спросила:
— Если вы знали, что всё так будет, почему не дали мне попрощаться? Почему не сказали раньше?
— Мы не знали точно, как всё обернётся. Но боялись. И случилось худшее из того, что могло быть. — Мала встала и начала всматриваться в едва различимый кусочек неба за окном. — Если бы тебя, как положено, приняли в род, признали княжной, мы бы порадовались вместе с тобой и зажили спокойнее. Я бы попросилась у воевод в дружину и чтобы меня приставили охранять тебя. Мне бы не отказали. А потом, когда тебя бы просватали, то ушла бы вместе с тобой. И мне, и матери было бы спокойно за тебя, зная, что ты под защитой одного из старых кланов. Да и свою силу бы ты смогла развивать при поддержке Источника, как кровная часть внутреннего клана. Твоя мечта бы исполнилась, и ты была бы счастлива, а о наших тревогах ты бы и не узнала. Но… ты им оказалась не нужна.
— Но если я им не нужна, то почему убили маму? Нас же могли просто отпустить!
— Меня и маму — могли, мы не давали никаких клятв. Тебя — нет. Договорные дети не редкость. Ты сама видела их у Стояновичей, хоть и редко. До принятия в клан с ними стараются не сближаться, да и между собой непрошедшим обряда не поощряют дружбу. Потому что, как выяснилось, им либо дорога в клан, либо смерть. Хм, — она поймала удивлённый взгляд сестры и улыбнулась ей. — Правда запрещает покидать или менять клан и не делает различий между принятием словом и делом. Вот и вышло, что даже не проведя обряда, они признали и приняли тебя тем, что назначили наставников, как княжне, и денег на тебя положили как на дочь княжа. А если недостойный ребёнок клана покажется где либо, или продолжит порченную ветвь — это будет позором и пятном на клане. Поэтому всех, кого отбраковали, тихо убивают.
— Почему я об этом не знала?
— Ма́стера, который бы научил тебя толковать Правду и два уклада, к тебе бы отправили на будущий год. А на его же уроки в старшинном доме ты не ходила, занятая с другими наставниками. Да и напрямую об убийстве никто бы не сказал.
— Но вы же знали?
— Догадывались. Но ты лучше свой узелок развяжи и посмотри. И отдохни. Нам утром бежать дальше. Эту землянку найдут не позднее полудня. И живи́ка, хоть и задержала их, надёжно след не скроет.
Ясна кивнула и, наконец, развязала узелок. В нём оказались массивный берегун и золотые колты и околецы на запястья, а ещё перевязанные толстой нитью её же копии с лекарских книг, травников и лекарственников и новые бронзовое писало и чернила, и пряники в тряпице, медовые, какие она любила. Ясна провела рукой по подаркам и памяткам и заплакала. Мама понимала её и собрала самое важное из записок, хоть сама не могла их прочитать, но догадалась, и памятку-писало, да и берегун и свадебные украшения — разве это не то, что мамы кладут дочерям в приданое? И пряники для девочки, любимой дочки.
Рядом присела Мала и снизу вверх посмотрела на сестру, заговорила тихо и спокойно.
— Волхвы не носят понёв и широких поясов, мы все надеваем одинаковые волховки. Но у простых людей девочке её первую понёву ткёт и шьёт мать, а если нет матери, то тётка или старшие сёстры. — Она положила на колени сестры тяжелую тёмно-синюю шерстяную ткань. — Мама сделала её для тебя. Переоденься, хорошо? Волховки слишком приметны.
Ясна перевела взгляд с украшений и листов на понёву, а потом и на сестру. Только тут она заметила, что старшая уже надела поверх своей сорочки чёрную понёву, а с обруча на повое сняла все колты, кроме двух колец на висках. Это был наряд, подобающий держащей траур девушке. Но младшая не встала с места, а вновь повернулась к материниным памяткам. Через час Мала вновь попыталась растормошить сестру, и в этот раз заставила съесть хотя бы немного холодной каши и хлеба, чтобы наутро были силы идти.
Время шло, а Ясна всё глубже уходила в свои мысли и свою боль. Металась в поисках спасительной тропинки в своём сердце, но кругом были одни лишь развалины, осколки её простого и наполненного счастьем мира, не выдержавшими предательства отца, потерю матери и ставший чужим и далёким дом со светлицей, в которой всегда было тепло и уютно.