— Олег Александрович, не хотите ли перекусить? — на крыльце появилась гувернантка: — Я там кулебяку поставила в печь, скоро будет готово, только мне бы еще дров принести…
— Дрова… дрова… — я растерянно закрутил головой, пытаясь понять, где могут быть поленья, колун или что там имеется в виду, когда речь идёт о колке дров.
— Вы сегодня такой рассеянный. — улыбнулась Вера Игоревна: — Наверное, плохо спали ночью? Дрова у нас хранятся в дровяном сарае, за домом, можно пройти через кухню. И он не запирается. Штук десять мне хватит до завтрашнего полудня, если хотите, чтобы я готовила для вас и девочек.
— Честно говоря, очень хочу. — признался я, молитвенно прижав руки к груди: — Нет, если надо, я что надо приготовлю, но сейчас абсолютно некогда.
— Да бог с вами, ваша светлость. — в испуге всплеснула руками девушка: — Не дай Боги, кто-то узнает, совсем вас засмеют… Ой, извините!
Очевидно, гувернантка сказала что-то не то, что можно говорить, она покраснела и скрылась в доме. До дровяного сарая я дойти не успел. Стоило мне зайти за угол дома, как я вновь услышал, как кто-то трясет калитку и ворота.
— Ну и какого хрена… — я развернулся и двинулся к воротам. Возле ворот стоял парень, облаченный в такую же форму, в которой я вчера ходил в Академию и монотонно пинал по металлическим прутьям каблуком. В стороне стояло несколько девушек — студенток, среди которых я узнал брюнетку с серыми глазами из моей группы. Девушки о чем-то шушукались, посматривая на студента.
— По голове себе постучи! — угрожающе буркнул я, открывая калитку и шагнув к парню.
— Булатов? — отшатнулся студент от меня, не сразу узнав: — А где ваши дворовые? Что, некому запустить и проводить в дом визитера?
— Вся прислуга ушла на фронт, я тоже, не сегодня- завтра отбываю, так сказать, защищать священные рубежи, отчины и вотчины. Ты что хотел?
— И бабы? Бабы тоже того, на фронт? — поразился юноша.
— Ну конечно, на фронт. Были поварихами, стали санитарками.
— Врешь ты всё! — догадался мой собеседник.
— Ничего не вру, зарубимся на… двести рублей?
— В каком смысле — зарубимся?
— Поспорим, заключим пари, называй, как хочешь… — я протянул парню ладонь: — Я говорю, что вся местная дворня, кроме одного человека мужского и одного женского пола, оставленных приглядывать за усадьбой, в течении десяти дней выдвинутся в сторону Покровска для освобождения родной земли от немецко… тьфу, короче захватчиков, а ты говоришь, что этого не случится, и на кону двести рублей. Ну что, согласен или боишься?
— Да у тебя, Булатов, я уверен денег таких нет… — нерешительно протянул студент.
— Вот, смотри… — я показал своему оппоненту бумажник Еремея, провел пальцем по уголкам купюр, показывая, что денег там больше, чем какие-то двести рублей.
— Ладно, десять дней. — собеседник протянул мне руку, и я пожал ее, после чего, решив, что визит закончен, попробовал скрыться за калиткой, но отчаянный вопль парня заставил меня замереть на месте.
— Подожди, ты меня совсем сбил с мысли.
— Что-то еще? — Недоуменно обернулся я к визитеру. Стайка девиц из Академии, за время нашего разговора, незаметно подобрались ближе, и сейчас молча стояли, буквально в пяти шагах, превратившись в одно большое ухо.
Парень зачем-то принял строевую стойку и отчеканил:
— Княжич Булатов Олег Александрович, барон Фриксен Людвиг Отто, за нанесенное ему оскорбление, имеет честь вызвать вас на дуэль, до смерти одного из вас. Я, как секундант его светлости, жду вашего секунданта для решения вопросов по данному делу. Какой будет ваш ответ?
В этот момент я не выдержал и заржал как конь. Мне показалось смешным один момент в формулировке вызова.
— Почему вы смеетесь? — выпучил на меня глаза визитер: — Я что, сказал что-то смешное?
— Прошу прощения…- я вытер выступившие в уголке глаз слезы: — Второй день какой-то сумасшедший, к вам это не имеет никакого значения. Я просто хотел уточнить, а что — Людвиг Отто разве сирота?
— Насколько я знаю, нет… — пробормотал парень: — Его светлость, отец Людвига барон Иероним…
— Тогда почему я, при, вероятно, погибшем родителе, дайте Боги, чтобы он остался жив и здоров, всего лишь княжич, а этот болван, при живом папеньке Иерониме — целый барон? Почему не бароныч? И нет ли здесь ущемления моей чести, как представителя имперского княжеского рода?
— Я…- захлопал глазами, растерявшийся секундант: — Я не знаю, так принято…
— Не знаю, не знаю… — задумчиво пробормотал я: — Вы идите, подумайте, а мой секундант вас найдет и обговорит эти вопросы, что тут имеет место — злонамеренное преклонение перед немытой Европой или ущемление лично моей чести.