Все-таки хорошие у братца в башнях артиллеристы, даже жаль таких… Вот я бегу, а, через мгновение, лечу кувырком под грохот выстрела крепостной пушки и, со всего маху, плюхаюсь на жесткую, как ржаной сухарь, глину рыночной площади, да так, что дух из меня выбивает полностью. Последнее, что я вижу — высокое небо Аустерлица, парящего в нем черного ворона и чувство боли от, сжигающего руку, трофейного лечебного браслета.
Осознал я себя только ночью, когда кто-то приподнял мою голову и влил в потрескавшуюся от жажды глотку холодной воды. Я пытался прошептать, что очень хочу еще, но не смог произнести ни звука, а потом сознание погасло.
— Очнулся, ваша милость? — надо мной склонилось усатое лицо Суслова.
— Пи…пить…- прохрипел я.
— Да куда же в вас столько помещается? За ночь, почитай, полбочки в вас влили…
— Пить…
— Ну что-же с вас взять…- мою голову приподняли и в глотку потекла холодная, чудеснейшая, самая вкусная вода.
— Где я? — я попытался повернуть голову, чтобы оглядеться, но, в голове помутилось, и мне пришлось ждать несколько минут, пока головокружение не ушло.
— В саду, на столе лежите… Прощение просим. — потупился Евдоким: — Но вы, ваша светлость должны понять, что не из непочтительности…
Оказывается, что, после того, как меня накрыло краем картечного артиллерийского выстрела, магическая защита моя накрылась медным тазом, а в довершении всего, княжеские стрелки начали расстреливать мое распростертое тело из винтовок. Бравые полицейские, сорвав со столба в ближайшем дворе, половинку ворот, под огнем, бросились ко мне, и прикрываясь воротами, сумели вытащить меня с площади, благо, к тому времени, моя самодельная дымовая шашка достаточно разгорелась и сумела скрыть команду спасателей, с их нелепой защитой, от взглядов стрелков.
На этой половинке ворот меня и приволокли во двор Суслова, собираясь меня похоронить, но, видя, что я еще жив, решили с этим печальным делом немного погодить.
Примерно через час многочисленные раны на моем теле перестали кровоточить, а я смог издать членораздельный хрип «Пить». С того времени, весь вечер и всю ночь люди по очереди вливали в меня воду, заодно меняя под столом, в котором пришлось сделать дыру, ведра, которые я, с огромной скоростью наполнял зловонной, похожей на гной, жидкостью, изливаемой из меня, так сказать, естественным путем.
Я с трудом, но поднес к глазам лечебный браслет. Благородное золото на нем покрылось темной патиной, как будто его долго держали над дымящимся костром, один из камней треснул, а остальные практически не светились магической силой, зато боли я не чувствовал, а вместо страшных ран на моем теле, тут и там, виднелись пятна молодой, розовой кожи. Камни на кольцах тоже потухли, утратив свое магическое свечение и…
— Евдоким, скорее отведи меня в уборную… — я попытался встать со стола, на котором лежал среди кустов, голый, лишь покрытый какой-то ветхой простынёю, но получалось пока плохо.
Полицейский попытался убедить меня, что лучше не вставать, но я заставил его поднять меня, и обмотавшись тряпкой вокруг бедер, опираясь на руку Евдокима, осторожно поплелся в сторону будки, прячущейся среди вишневых деревьев. Очевидно, пули картечи, почти растерзавшие меня, не обладали достаточной степенью стерильности и занесли в меня всякую вредную дрянь, да и организм мой перемололи, что лекарский браслет, надрывая свои ресурсы, шил мое тело заново, выводя из туши всякую дрянь. Уверен, что вытянул он меня только благодаря апгрейду со стороны Макоши, вряд ли первоначальной прошивки артефакта хватило, чтобы вытащить меня с того света. А сейчас я, хотя слабый и вонючий, но практически здоровый, и это всё поправимо, осталось только помыться и одежду нормальную найти…
Через час я сидел за столом, облаченный в старые штаны и нательную рубаху, жадно наворачивал горячую мясную похлебку, не обращая внимания на траурное молчание сидящих за столом моих соратников, к которым присоединился и одноногий поручик.