Хозяйка была полна решимости покончить с собой. Даже счастливая — или, возможно, особенно счастливая, — хозяйка хотела умереть. Сссеракис чувствовал это даже сейчас. Она хотела пожертвовать своей жизнью ради других, ради мести, ради любви, ради чего угодно. Хозяйка искала причину, чтобы умереть, предлог покончить с собой. Так же, как и частица бога. Они сражались друг с другом, любили друг друга. Они обе хотели умереть здесь, хотели, чтобы их убила другая. Обе хотели, чтобы другая выжила. И все же обе пытались убить друг друга. Такое безумие было за гранью понимания. Что еще важнее, этого нельзя было допустить. Хозяйка должна была выжить, поэтому хозяйка должна была победить.
Сссеракис влил в хозяйку еще больше своей силы, превратив ее тень в крылья. Было приятно управлять тенью хозяйки, это был способ напрямую взаимодействовать с пылающим миром. Теперь они сражались, магия тени и магия бога друг против друга. Частица бога отступила под натиском. Сссеракис наслаждался этим. Что за силой они обладали вместе! Он и представить себе не мог, что найдет хозяина, который так бы хорошо подходил. Даже другие лорды Севоари были бы вынуждены склониться перед силой, какой они могли обладать.
Барьер вокруг них рухнул. Частица бога споткнулась, сбитая с толку. Хозяйка бросилась на нее, чтобы убить, и… остановилась. С любовью положила руку на грудь частицы бога.
— Все кончено, — сказала хозяйка.
Она не знала. Хозяйка никогда не сталкивалась с предательством богов. Она думала, что эта частица бога похожа на нее, потому что она выглядела похожей на нее. Она не понимала всей глубины своей ошибки. Сссеракис не позволил хозяйке умереть. Он взял ее тень, превратил в клинок и вонзил в сердце частицы бога.
Частица бога умерла на руках у хозяйки. На мгновение, которое длилось целую вечность, весь страх исчез. Не только страх хозяйки, это восхитительное озеро, которое никогда не пересыхало, но и страх вообще всех. Сссеракис не мог его почувствовать. Ни от хозяйки, ни от ее спутников, ни от Диких внизу. Не было ничего. Ничего, кроме бесполезного горя. Гигантская волна, поглотившая все. Такой земной конструкт, более бесполезный, чем что-либо другое. Даже любовь была полезной эмоцией, Сссеракис мог так легко превратить ее в страх. Но горе было всепоглощающим, вытесняло мысли и чувства, оставляя после себя ужасное оцепенение. Такое оцепенение было настоящей болью для Сссеракиса. Отсутствие страха было таким глубоким, что казалось, будто он тонет, задыхаясь в пустоте. Угасает, пока не перестанет существовать.
И тогда Сссеракис почувствовал страх. Не страх хозяйки. Сссеракис почувствовал свой собственный страх. Он не мог его впитать. Не мог использовать. Сссеракис был древним. Древним ужасом. Воплощением страха. Он был создан, чтобы причинять боль, питаться ею, а не чувствовать.
Что-то сдвинулось внутри хозяйки. Не что-то физическое, а изменение перспективы. Жгучий гнев пробудился к жизни, заполнив пустоту горя. Сссеракис воспарил вместе с ним. Гнев можно было использовать. Гнев был близок к страху.
— Ты ее убил, — прошептала хозяйка, но эти слова пронеслись сквозь нее подобно оглушительному урагану, который грозил разнести Сссеракиса в клочья. Он изо всех сил старался сохранить себя перед лицом такой всепоглощающей ярости. Сссеракис совершенно точно знал, что, если хозяйка обрушит на него такую бурю, сосредоточит на нем всю свою ярость, то сможет превратить Сссеракиса в ничто. Сссеракис не был смертным. Он не был создан для того, чтобы его можно было уничтожить. Он не мог этого допустить. Ему нужно было направить ярость в другое русло, прежде чем хозяйка его уничтожит.
— Я защитил тебя, как и обещал. Как ты и просила. Возложи вину на того, кто ее заслуживает, Эскара. — Хозяйке нравилось, когда ее называли по имени, словно это имя стоило помнить. — Не на меня и не на себя. Все это результат войны, в которой никто из нас не хотел участвовать. Тебе нужен виновник, мишень для твоего горя и боли? Вот он, прямо перед нами.
Это сработало. Хозяйка обратила внимание на бога и легко сняла вину с Сссеракиса. Она очень нежно положила тело частицы бога на землю. Хозяйка действительно любила частицу бога. Это было не такое мимолетное желание, как похоть. Это была любовь. Осознав это, Сссеракис почувствовал что-то странное. Он понимал, какое чувство испытывает — вина, — но никогда не думал, что испытает его. И все же, оно исказило любовь, которую хозяйка испытывала к частице бога, и посеяло семена подозрений. И Сссеракис был виновен в том, что приложил руку к уничтожению такой великой любви.