Это так долго?
Я рассмеялась, и порыв ветра унес мой смех прочь. Сссеракис чуть сильнее захлопал крыльями, не понимая моей внезапной радости. Конечно, бессмертное существо без тела и возраста не имело понятия о времени.
— Двадцать лет — это очень долгий срок, Сссеракис. Особенно для меня. — Я была старой женщиной. Я прожила всего сорок с небольшим лет, но хрономантия наложила на меня свое ужасное проклятие. Тогда, в Яме, давным-давно, когда я сражалась с Джозефом, я проглотила Источник хрономантии. Отторжение было сильным и стремительным, и за одну минуту я постарела на десять лет. Это было достаточно плохо. Но я каким-то образом овладела хрономантией так же, как дугоштормом и геомантией. Эта врожденная хрономантия продолжала неестественно быстро старить меня. Я прожила всего сорок лет, но в теле женщины, возраст которой приближался к семидесяти.
— Сирилет сказала, что чувствует тебя, Сссеракис. Она всегда знала о тебе. Что ты с ней сделал?
Сссеракис некоторое время молчал. Я слышала хлопанье наших кожистых крыльев, наблюдала, как внизу проносится серый мир. Увидел, как свора харкских гончих вцепилась в ноги юртхаммера. Юртхаммер изрыгнул дымящееся оранжевое пламя, но стая разделилась и ловко увернулась, прежде чем броситься обратно, чтобы еще раз потревожить монстра. Затем мы оставили их позади.
Я говорил с ней. Когда она была частью тебя. Я показывал ей свой мир.
Стоит ли удивляться, что Сирилет стала такой, какой она стала? До того, как она родилась, мой ужас мучил ее видениями мира, состоящего из кошмаров. Предполагалось, что я буду согревать ее и оберегать. Но мне никогда не было тепло внутри, когда Сссеракис владел мной. Я не смогла защитить ее от самой себя.
Наша дочь сильнее, чем ты думаешь, Эска. Я не сломал ее, а только показал ей то, что она заслуживала увидеть. Севоари — такой же ее мир, как и Оваэрис. Она такая же моя, как и твоя.
Я обдумала эту мысль. Сссеракис не участвовал ни в создании, ни в воспитании Сирилет, но был со мной все время, пока я ее носила. Несмотря на то, что мы были тесно связаны, возможно, это и сделало Сссеракиса родителем Сирилет. Конечно, она никогда не знала своего отца. Я едва знала этого человека. И я спросила себя, не заполнил ли мой ужас эту пустоту.
Такие глупые представления. Родители. Ребенок твой, ребенок мой.
— Она больше не ребенок.
Под нами, насколько я могла видеть, простиралась широкая равнина, испещренная глубокими расселинами. Кое-где на земле виднелись пятна бледного кустарника, но трещины в земле встречались слишком часто, как прожилки жира в бифштексе из аббана. Я увидела начало огромного скелета. Сначала он был маленьким, но в перспективе казался неправдоподобным. Он был массивным. Чудовищный череп, похожий на череп тигра, но удлиненный и намного, намного больше. Скелет тянулся за ним, извиваясь, как змея, ребра и кости наполовину были погружены в грязь, а наполовину тянулись к небу, вся плоть давно была съедена. Местами скелет провалился в расщелины, но он был таким длинным и большим, что я несколько минут разглядывала его, пока мы летели над ним. И тут меня осенило.
— Это Хайренаак?
Была. В словах Сссеракиса было что-то странное. Я думаю, это мог быть страх. Нужно многое, чтобы напугать живое воплощение страха.
— Что случилось? — Я не могла до конца понять этого. Хайренаак была такой же вечной, как Сссеракис. Одна из лордов Севоари. Гигантская змея, почти такая же древняя, как мир, которая никогда не касалась земли. Теперь от нее остались только наполовину погребенные кости.
Враг случился. Норвет Меруун хитрее, чем мы думали. Она заразила стаю терраблюмов своими детенышами и ждала, когда Хайренаак начнет ими питаться. Как только та проглотила терраблюмов, детеныши вырвались из плоти и разорвали змею изнутри, пока та еще летала. Она билась и кричала, отрывая от себя куски, но дети Норвет Меруун вцепились в ее тело и поглотили его. Я слышал, как она ползала, кричала, умоляла. Но в Норвет Меруун нет милосердия. Ее дети набросились на Хайренаак, обглодали чешую со спины, плоть с внутренностей, глаза с головы. Она умирала долго.
Мы миновали хвост Хайренаак, Безземельной. Костяной отросток, наполовину погребенный в серой грязи, наполовину выступающий наружу, последний шип на конце указывал в небо, которым она когда-то правила. Мы полетели дальше, Сссеракис сильнее бил крыльями, набирая скорость, словно стремясь оказаться подальше от вида мертвой змеи.