Каждое его мощное движение толкало меня всё ближе к краю. Это был ровно тот темп, который мне нравился, который быстро привёл меня к оргазму. Мощному, острому, отозвавшемуся в каждой клеточке, каждом атоме моего организма.
Наконец, все чувства, что невозможно переполняли меня, распирали до боли, взорвались, разнося в клочья реальность, вырвались криком, судорожной дрожью.
И я разрыдалась. неудержимо. Отчаянно. Освобождаясь от боли, которую терпеливо скрывала и прятала от людей, от себя самой. От тоски и обиды. От усталости быть сильной и независимой. От попыток ненавидеть мужчину, который сейчас испугано и ошарашено, гладил моё лицо, стирая с висков жгучие слёзы. Громко и горячо дышал в припухшие, солёные от слёз губы, целуя их.
— Катя, что, что? Тебе больно? Я переборщил? — тревожно заглядывал в моё лицо Саша. — Прости… Я думал… О чёрт! Я ни черта не думал… Я так хотел тебя…
Я отчаянно мотала головой, не в силах выдавить из себя ни слова, только прижималась крепче к разгорячённому, пылающему телу. И Саша понял. Сжал большими ладонями мои виски, удерживая, не давая отвернуться. Уткнулся лбом в лоб, задышал тяжело, рвано, словно сдерживая рвущиеся рыдания.
— Катенька, Катюша… С трудом, глотая буквы, простонал в губы. — Люблю тебя. Прости ты меня, дурака. За всё. Я во всём виноват. Перед тобой, перед дочкой.
Глава 16
Круглая луна с любопытством заглядывала в окно, поливала наши сплетённые тела приглушенным желтоватым светом.
— Ты моя, Кать. Только моя. — Сашина ладонь задумчиво блуждала по моему телу. По плечам, спине, попе. — Я был первым твоим мужчиной и им и останусь. Этого не изменить уже. Я твой, а ты моя.
— Первая? — я насмешливо хмыкнула в мускулистое предплечье.
Почувствовала, как задержал на секунду дыхание, напрягся.
— Ой, ладно. — со смешком накрыла ладошкой Сашин рот. — Лучше молчи. Ничего не хочу знать о твоих самоволках и бабах.
— Я никогда никого не любил, кроме тебя. — перехватил мою руку, поцеловал в середину ладони. — Всегда была только ты. В моём сердце, мыслях, мечтах.
— Звучит как ведьмовское заклинание.
— Пусть так. Зато правда.
Перевернулся, навис надо мной, с хитрой улыбкой заглядывая в лицо.
— Признайся, что скучала, думала обо мне.
— Так уверен в себе? — фыркнула насмешливо.
— Я любил тебя. Все эти годы любил. — его глаза не наполнились светом, как бывало четыре года назад, а потемнели, словно тень легла. — Как ты жила все эти годы? Тяжело тебе было?
— Нормально жила. — как можно равнодушнее пожала плечами.
— Ох, дочка, дочка. — мама огорчённо качает головой. — Как же ты разочаровала нас с папой.
Сижу понурив голову. Вся семья на ушах. Невестка Нюта звонила вчера, рассказывала, что братья рвут и мечут, а отец чернее тучи ходит. Разгоны на конезаводе каждый день устраивает. Рабочие и конюхи боятся на глаза ему показываться.
— Братья рвались сюда. Поговорить собирались, имя отца ребёнка вытребовать от тебя. Разобраться с ним. Еле удержала. Не хватало, их потом по полицейским отделениям искать, у них семьи. — мама смотрит осуждающе.
— Я бы не сказала. — пытаюсь успокоить родную, но, кажется, делаю только хуже. Мать в ужасе прикрывает рот ладонью и смотрит широко распахнутыми глазами.
— Ты и имени его не знаешь? Переспала с первым встречным? Пьяная была?
— Мам! — от возмущения и обиды наворачиваются слёзы. — Ты кем меня считаешь? Просто не сказала бы!
— А что мы думать могли? Ты же молчишь. — немного успокаивается. — Как же так, Катя? Как ты допустила? Мы же с Мазновыми к свадьбе вашей с Митей готовились. Мечтали породниться. Вы же с детства с Митькой дружили. А теперь что же?
— А теперь ничего, мам.
Мне стыдно перед родителями, перед братьями и их жёнами. У нас очень дружная семья. Один за всех и все за одного. И от мысли, что все они теперь осуждают меня, вычеркнули из семьи, очень горько и больно.
Неосознанно глажу выпирающий животик. Доченька моя толкает меня в рёбра, беспокоится. Всё хорошо, малышка. Мы не будем одиноки, мы с тобой будем друг у друга.
А Митька… Просто приятель, с детства то на конюшне у отца, то в садах помогали родителям. Проказничали вместе бывало, просто дружили. У них с Дашкой Родниной любовь. Давно, со школы ещё. Она ждёт его из города. Вот и пускай женятся. Перед Митяем моя совесть чиста.
— Ох, Кать, не знаю… — мама удручённо качает головой. — Наделала ты делов. Перед людьми стыдно. Отца в станице уважают. Как теперь людям в глаза смотреть? Что говорить будут?