Но куда отправится дочка? У него же заберут родительские права моментально, да и потом, сфальсифицировать для публики всегда можно. Что если для семьи этот Маркус Родригез абсолютно другой, а она вообще не знает его таким человеком? Что если он преследует только вышедших из доверия взрослых, но любит детей? В любом случае, Николь даже не знает его настоящего, немецкого имени, но она на ранних этапах знакомства с ним.
Она приехала по его адресу в условную квартиру на такси. Взяла одно суфле, чтобы угостить дочку. Одно из них на пополам съели мама и бабушка, другое - младшая сестра. Николь не стала есть сама, она решила, что дочке Маркуса оно будет полезнее для ее «дипломатических» отношений. Дочка была в абсолютно другой квартире, сразу видно, что он снял ее для конспирации, чтобы общаться с Николь, Май и подобными «диверсантами».
Николь стояла в его квартире, с занавешенными жалюзи и включенным светом. Он умудрился найти такой дом, который вообще даже не оборудован мебелью, кроме кухонной комнаты. Все остальные комнаты были полупустыми с реверберацией от разговора.
- Это угощение для дочки, - сказала Николь на кухне. - Одно я решила оставить.
На этой кухне Маркус Родригез был более внимателен к деталям. Он упомянул, что еще в 1990, когда ГДР преобразовалась в Германию, Михаэль Шнайга позвонил в одну программу в прямой эфир по поводу празднования дня победы, и озвучил свою позицию. Его голос из телефонной трубки по телевизору звучал минуты три.
Маркус знал «владельца голоса», и его мнение произвело на него, мягко говоря, чувство, что он кощунствовал. День победы надо помнить, а не забывать, и не следует отождествлять немцев с нацистами в целом.
Николь Грать-Шнайга (или только Грать?) удивилась, до чего же Михаэль заботился о политике, но не был в курсе мошеннических схем, в которые ввязалась его жена, или кампаний, с которыми проводила его дочка.
- Похоже, он жил для общества, а не для семьи, - Николь рискнула сказать вслух.
- Да, дочку свою не воспитал, жену угробил. Но давайте лучше он обсудит празднование дня победы в Германии. Он говорил в прямом эфире минуты три, и я почувствовал, как сейчас у экранов телевизоров большинство людей спрашивает: какие знакомые приходятся голосу этого идиота? Я был этим знакомым, я знал Михаэля. И у меня было чувство, что его телефонный звонок меня оскорбил.
- Эта позиция прозвучала удивительно?
- Нет, меня она не удивила, я ее уже слышал в неофициальных разговорах в совете директоров. Но теперь Михаэль говорил по телевизору!
- Я поняла, что для Германии девятое мая - больной вопрос. Одни считают, что этот праздник унижает Германию, что Германия в этом празднике прежде всего проиграла. Другие, что Германия сама была освобождена от террора Третьего Рейха. Кому же я сама должна верить? - спрашивала Николь. - То, как в Германии относятся к этому празднику - что-то вроде холодной войны между США, СССР и их союзниками, а правды и нигде незаметно. Например, в СССР психиатров обвиняли в обслуживании политических интересов, в то время как в Великобритании общество так называемых «антипсихиатров» росло семимильными шагами.
- Николь, ты абсолютно права. В Германии споры между значением праздника девятого мая что-то вроде местной «холодной войны». Вина, в основном, у представителей Германии в первую очередь, и детей бывших нацистов, вроде Флаке. Ни один человек, отличный от детей, а потом и правнуков, праправнуков нацистов, не будет себя винить за этот праздник.
Что ж, Николь это запомнит. Человек под псевдонимом Родригез, может и переживал до уровня истерик от того, что случилось с его прадедом, и ненавидел Флаке, желая его уничтожить, но Михаэль и Флаке - это отдельные люди, и отдельные проблемы.
- Я не участвую в «холодных войнах» ни в одной из стран, я вообще за примирение всех национальностей, - сказала Николь. - Не важно, немецкая ли это «холодная война» или классическая. И я считаю вашу точку зрения объективно разумной. Но вам не кажется, что вы сами заставляете детей бывших нацистов чувствовать вину тем, что вы постоянно понукаете и напоминаете им об их родителях?
- Логично, - ответил Родригез, быстро подняв и опустив брови. - Но я не понукал, и никогда не ссылался ни на отца Флаке, ни на отца Михаэля. Даже более того, я изначально не знал, кем был прадед этого чертового Флаке. Они сами навязались в эти дискуссии.