- Я не знаю, Николь, кто тебе преподавал язык, но ни немецкий, ни какой-либо другой не делится на какие-либо стандартизированные акценты. Улицы Берлина или Мюнхена... да в разных районах одного и того же города могут говорить по-разному. Вот услышишь ты гостя из Мюнхена в Берлине, начнешь думать, будто берлинский вариант похож на Мюнхен? Вряд ли.
- Я не говорю слишком неправильно для тебя, Дайн?
- Странный вопрос, - она вообще не понимала источник ее беспокойства.
Николь спросила Кристину, которая вообще выросла в Германии. Та ей сказала, что измененные звуки незначительны, но ощущаются. Акцент вполне приятен для слуха. Грать все больше и больше начала думать, что Быстрицкий - глупый идиот, сам наверно с трудом учил немецкий, теперь отыгрывается на других. Она не спрашивала про его акцент ни Джонс, ни Вебер, не хотела подтрунивать.
Редко, но бывало, что Николь слегка рассеивалась в самом немецком. Ей казалось, что Кристина никогда не употребляла никаких сложных выражений, но вот немецкое «absichtlich» (намеренно) из уст Дайн, Николь сразу не поняла. Она редко пользовалась этим словом, и нашла его только в словарях.
В банке было двое пожилых мужчин. Один с полукруглым лицом, белыми и седыми волосами, второй лысый без волос. Николь видела, как к ним издалека подходил Олег Быстрицкий, похоже, они его давно знают. Однажды она слышала обрывок разговора с этим седым мужчиной, что у него умерла жена от онкологии, и, кажется он служил в армии, имеет звание сержанта.
На один из военных праздников Грать купила открытку и вложила туда собственное стихотворение. Она знала, что седого мужчину зовут Людвиг. Там были некоторые строчки, из которых следовало, что лирическая героиня, изображающая его жену уже находится в раю, а он должен гордиться своим военным опытом, возможно, даже написать книгу со своими мемуарами.
Прежде она не писала никаких стихов, кроме всевозможных правил, рекомендаций и так далее. Когда она подошла к седому мужчине, он разговаривал по телефону и проигнорировал как ее открытку, так и ее присутствие. Она положила ее на стол, а сейчас Николь вообще сомневается, что он читал ее.
В конце дня к ней в банке подошла абсолютно незнакомая женщина, которая, оказывается, видела открытку. Она представилась Ани, сказала, что она сталкивалась с проблемой онкологии, несколько ее родственников очень мучительно умерли, стих крайне интересный, впечатляющий, а альтер-эго страдающей женщины, оказавшейся в раю, очень воодушевляет. Тот седой мужчина для которого эта поэма предназначалась вообще никак не откликнулся.
С какой-то моральной точки зрения чтение чужих писем неприемлемо, и Ани нарушила табу, с другой стороны там не было ничего особенно личного, никаких тайн конкретного человека. Даже если жена этого седого мужчины умерла таким образом (она слышала лишь обрывок разговора, причем это говорил сам Людвиг), все равно Николь о ней ничего не знала.
Она много раз видела еще до увольнения Олега Быстрицкого, что седой и лысый ему доверяют больше. Он иногда с ними останавливался в кабинете, и было похоже, что они разговаривали не только о работе. Вот Николь Грать тоже хотела с ними познакомиться, войти в их круг доверия. А они люди консервативные: Быстрыцкий начал общение с ними, когда они были чуть помоложе в 1994, а теперь они не хотят знакомиться ни с кем.
Многие говорят о существовании кризиса молодых и пожилых поколений. Но одни пожилые доступны для молодых, легко общаются и знакомятся с ними, а другие замкнуты и недоверчивы. Если подойти к какому-нибудь пожилому и преподнести ему какой-то подарок, то совершенно не факт, что он еще захочет общаться или будет рад такому вниманию.
Из обрывков разговоров Николь несколько раз слышала, что они писали какие-то книги, возможно свои мемуары, а Быстрицкий был как-то причастен к их редактированию, оценке и чтению. Она подумала, раз они пишут, то возможно будут рады получить что-то написанное в их честь, но не судьба. Они встретили Николь недавно, а не в 1994 году, сейчас они с недоверием относятся к чужим людям.
И вдруг... падение в обморок, ощущение перемотки времени, реанимация, врачи, дефибрилятор, мелькание, даже вспыхивание каких-то ярких пятен в глазах... и окончательный выход на пенсию. В офисе стало плохо лысому. Это тот дедушка, которому Николь не давала никаких открыток.
На следующий день он абсолютно спокойно пришел, даже не прихрамывал. Он занялся оформлением всех необходимых документов со своего работодателя. Седой подошел к лысому. Николь снова застала подслушанный обрывок разговора: