Выбрать главу

— Очень благородно со стороны вашего батюшки помогать ближнему, — старательно пряча иронию, проговорила Ия. — Но он же не делает за крестьян их работу? Вот и вы не делайте.

— Но это как-то неудобно, — смутился офицер, — идти вот так налегке, когда вы несёте тяжёлую корзину.

— Я рада, что вам неудобно, — вдруг сорвалось у неё с языка.

Почувствовав некоторую двусмысленность своих слов, девушка поспешно пояснила:

— Значит, вы добрый человек. А если уж вам так хочется помочь, возьмите повод. Надеюсь, это не сильно унизит вашу честь?

И прежде чем молодой человек успел ответить, Платина крикнула:

— Почтенный Кастен!

— Ну, чего тебе? — бросил через плечо Хаторо.

— Можно, Худ осла поведёт?

— Можно, — усмехнулся абориген, тихонько добавив: — Только корзину ему не давай.

— Не дам, — пообещала Ия, передавая повод.

На миг их пальцы встретились. Наверное, ещё вчера беглая преступница даже не обратила бы на это внимания. Но сегодня она почему-то ясно ощутила их лёгкий, почти невесомый телесный контакт.

Будучи далеко неглупой девушкой, Платина поняла, что Жданов начинает ей нравиться! И это после недавнего изнасилования! Да она на любого мужика должна смотреть, не иначе как через прицел или сквозь забрало рыцарского шлема. А тут такое… Вот же-ж!

Её спутник или тоже ощутил нечто подобное, либо, ничего не заметив, просто поспешил задать новый вопрос:

— Стихи каких ещё поэтов нашего времени учат у вас в школе?

— Лермонтов! — торопясь избавиться от чувства неловкости, поспешно выпалила Ия. — Михаил Юрьевич. Его, как и Пушкина, на дуэли убили.

— Ну как же, знаю, — понимающе кивнул мичман российского императорского флота. — Поручик Тенгинского полка. Мне у него больше всего нравится вот это…

Чуть прищурившись, он тихо, но с чувством продекларировал:

— Скажи-ка, дядя, ведь не даром Москва, спалённая пожаром, французу отдана?

— Ведь были ж схватки боевые, да говорят ещё какие! — также шёпотом продолжила девушка. — Не даром помнит вся Россия про день Бородина!

— Тоже в школе учили? — спросил молодой человек.

— В школе, — согласилась Платина.

— А какие-нибудь стихи ваших современников вам нравятся? — продолжил расспрашивать собеседник.

Поэзией Ия не увлекалась и любила разве что стихи Есенина. Но он уж точно не являлся её современником. Мелькнула гаденькая мыслишка прочитать «Гой ты, Русь, моя родная», «омолодив» Сергея Александровича лет этак на сто. Но девушка решительно от неё отказалась. Врать Сашке почему-то упорно не хотелось, поэтому она честно призналась:

— Я плохо разбираюсь в современной поэзии. Мне больше нравятся песни.

— Песни? — удивился Жданов, тут же попросив: — Напойте, пожалуйста, пока никого рядом нет.

— А вон фургон, — сказала Платина. — Там впереди.

— До него не меньше десяти кабельтовых, — успокоил её мичман. — Успеете спеть.

— Я так не спою, — с сожалением вздохнула пришелица из иного мира. — Тут и голос нужен подходящий, и музыка. Вы даже не представляете, какие в наше время есть музыкальные инструменты и как они звучат! Всё это создаёт такое настроение, такую энергетику, что дух захватывает, и мурашки по коже.

— А вы всё-таки попробуйте, — не отставал офицер.

— Ну, тогда не судите строго и имейте ввиду то, что я вам рассказывала, — предупредила Ия и тихонько запела:

Белый снег, серый лёд, На растрескавшейся земле. Одеялом лоскутным на ней — Город в дорожной петле. А над городом плывут облака, Закрывая небесный свет. А над городом — жёлтый дым, Городу две тысячи лет, Прожитых под светом Звезды По имени Солнце… И две тысячи лет — война, Война без особых причин. Война — дело молодых, Лекарство против морщин. Красная, красная кровь — Через час уже просто земля, Через два на ней цветы и трава, Через три она снова жива И согрета лучами Звезды По имени Солнце… И мы знаем, что так было всегда, Что Судьбою больше любим, Кто живёт по законам другим И кому умирать молодым. Он не помнит слово «да» и слово «нет», Он не помнит ни чинов, ни имён. И способен дотянуться до звёзд, Не считая, что это сон, И упасть, опалённым Звездой По имени Солнце…

Она как раз успела закончить, когда до фургона оставалось чуть меньше ста метров.

Хаторо обернулся, «обжигая» спутников недовольным взглядом, и его побратим заговорил на языке аборигенов: