Но тут с грохотом распахнулась ещё одна дверь, и на противоположной стороне галереи появился разъярённый господин Фондо.
— Господин Какагамо! — окликнул он разбушевавшегося пьяницу. — Как вам не стыдно позорить свою благородную фамилию?! Вы ведёте себя хуже последнего простолюдина!
— Кто вы такой, чтобы указывать благородному господину Какагамо?! — вскричал пытавшийся унять собутыльника юнец.
Похоже, он то ли меньше выпил, то ли алкоголь оказал на него не столь разрушительное воздействие, позволив сохранить толику здравого смысла.
— Моё имя Дэоро Фондо, — с достоинством представился дворянин. — И я знаком с дядей господина Какагамо — благородным господином Геношо. А вы кто?
— Я Гуро Ванадо, — с секундной заминкой отозвался молодой человек. — Друг господина Какагамо.
Разговор на повышенных тонах заглушил тихий звук открываемой двери, поэтому господин Саноно появился на галерее неожиданно для всех. Видимо, старика тоже не на шутку заинтересовал вспыхнувший в ночи скандал.
— Да! — не замечая нового зрителя, но явно трезвея, подтвердил юнец. — Вы мой лучший друг!
— Тогда почему вы, господин Ванадо, позволяете своему другу так позорить себя? — сокрушённо покачал головой господин Фондо. — Или вы думаете, что о ваших безобразиях здесь никто не узнает?
— Какие ещё безобразия?! — возмутившись, молодой человек вновь едва не перевалился через перила. — Если благородные господа желают женщину, подлые простолюдины обязаны её предоставить!
— Благородные люди так себя не ведут! — презрительно фыркнул собеседник. — И если вы не хотите, чтобы о вашем позорном поступке узнала вся провинция, то немедленно вернётесь к себе и ляжете спать! В противном случае, вас и вашего друга больше не примут ни в одном уважаемом доме. Вы станете позором для своих родственников!
— Как вы смеете! — вскричал пьяница, «дав петуха».
— Пойдёмте, друг мой, — засуетился собутыльник, пытаясь затащить его в комнату. — Эй, Рмак, иди сюда, помоги уложить господина!
Слуга замялся, гадая, что делать? Похоже, он служил именно господину Какагамо и теперь не знал, стоит ли исполнять чужие приказы?
— Ты что, оглох, паршивец?! — рявкнул господин Фондо. — Хочешь, чтобы твой молодой господин натворил ещё больше глупостей?!
— Нет, нет, господин! — вскричал простолюдин, устремляясь к лестнице на галерею.
— Спасибо, благородный господин Фондо, — церемонно поклонился Хаторо. — За то, что помогли разрешить это досадное недоразумение.
Платина и Жданов также склонились в глубоком поклоне.
Совершенно неожиданно для Ии дворянин презрительно фыркнул:
— Тебе не за что благодарить меня, торгаш! Я лишь помог благородному юноше сохранить репутацию, а не заступался за тебя. Это твоя вина в том, что он вёл себя так неподобающе. Благородные юноши поступили с тобой честно, предложив хорошие деньги за такой пустяк. А ты, вместо того чтобы поблагодарить за щедрость и уступить на часок свою грязную девку, оскорбил их своим отказом. В былые времена вам бы всем просто отрубили головы!
— Тогда я счастлив, что живу именно в эти наши времена, — ещё раз поклонившись, криво ухмыльнулся бывший офицер городской стражи, очевидно, сильно задетый словами этого спесивого козла.
— Да как ты смеешь?! — не на шутку рассердился тот и повернулся, с явным намерением спуститься с галереи.
Но неожиданно ему заступил дорогу господин Саноно.
— Успокойтесь, господин Фондо! — требовательным шёпотом произнёс он. — Разве вы не поняли, что этот простолюдин прославляет правление нынешнего государя, да живёт он десять тысяч раз по десять тысяч лет?
Несколько секунд благородные мужи «буравили» друг друга тяжёлыми взглядами. Наконец до более молодого тоже дошло, что коварный купчишка провоцирует его, заставляя ляпнуть что-то нелицеприятное в адрес самого Сына неба, а при таком обилии свидетелей сие весьма и весьма не безопасно.
— Я тоже восхищён мудростью государя, — выдохнул Фондо. — Да живёт он десять тысяч раз по десять тысяч лет! А ты, мерзавец…
Зло глянув на застывшего в поклоне Хаторо, он выдохнул:
— Пшёл вон отсюда!
И торопливо скрылся в своём номере.
Как ни уговаривала себя пришелица из иного мира не обращать внимание на подобные выверты сознания аборигенов, всякий раз сталкиваясь с таким вот презрительным отношением местного дворянства к представителям более низкого сословия, она чувствовала себя так, словно измазалась в чём-то отвратительно-мерзком.