Желая поскорее прогнать жгучие, неприятные воспоминания, Платина с жаром заговорила, торопясь и проглатывая слова:
— Я читала, что в вашем времени артистов не очень-то уважали и относились с большим пренебрежением, считая их занятие низким, недостойным и чуть ли не… презренным! Если артист — так обязательно дурак или бабник, а артистка — так… падшая женщина. У вас их и за людей-то не считали, как… как каких-нибудь крепостных крестьян!
— Да кто же это у вас пишет про нас такие глупости, Ия Николаевна?! — возмутился молодой человек. — Вы что же, нас, своих предков, совсем за дикарей держите-с!? Я сам, будучи гардемарином, неоднократно посещал балет и видел, с каким восторгом и обожанием публика приветствовала божественную Елену Андреянову! Ей аплодировали даже августейшие особы! Где вы тут видите пренебрежение?!
Девушка своих современниц балерин не знала, не то что артисток позапрошлого века, но гневная отповедь собеседника заставила её немного смутиться.
— Простите, Александр Павлович, — пробормотала она, отведя взгляд. — Кажется, я немного погорячилась. Но согласитесь, что к артистам у вас относятся… предвзято?
— Как вы выражаетесь: всякое бывает, — неожиданно для неё не стал спорить Жданов. — Сам я ничего недостойного по отношению к артистам и к нашим крестьянам себе не позволял. А важно это для меня потому, что я хочу узнать больше не только о вашем времени, но и о вас. Быть может, вам не удобно говорить о родителях? Тогда простите, не стану больше докучать.
— Ну почему же? — едва он договорил, Платина выпрямилась, насколько это вообще возможно с корзиной за плечами, и надменно вскинула подбородок. — Я люблю и горжусь своими родителями. Если вам действительно любопытно, то знайте, они артисты цирка! И когда я попала в этот мир, они и в самом деле работали в Италии.
— Ваши батюшка и матушка… циркачи!? — вскинул брови мичман российского императорского флота, и в его голосе Ия явственно расслышала больно царапнувшее душу разочарование.
— Да-с! — с нажимом ухмыльнулась девушка. — Не аристократы-с! И даже не оперные звёзды, а жонглёр и воздушная гимнастка. Я, кстати, собиралась стать акробаткой.
«К циркачке да ещё и недавно изнасилованной он уже так уважительно относиться не будет, — с болезненной злостью думала Платина, заметив, как растерянно отвёл взгляд её соотечественник из девятнадцатого века. — Не станет унижать свой дворянский гонор! Вот же-ж! Да ладно, может, оно и к лучшему? Расставили все точки над «ё», пока не слишком поздно. Но врать всё равно не буду. Если суждено остаться вместе, то обманывать ни к чему. А если разбежимся, то тем более плевать!»
Некоторое время шли молча. Видимо, морской офицер напряжённо «переваривал» услышанное. Наконец он озадаченно пробормотал:
— Но вы же говорили, что собирались поступать в университет? Неужто у вас там и на циркачей учат?
— Представьте себе, Александр Павлович, учат, — назидательно произнесла Ия. — Но не в университетах, а в специальных высших учебных заведениях.
— И что же там изучают? — насмешливо фыркнул Жданов. — Как стоять на голове и ходить по канату?
Внезапно ощутив странное спокойствие, девушка терпеливо разъяснила:
— Кроме улучшения навыков в гимнастике, я должна была изучать актёрское мастерство, историю искусства, основы экономики и управления. Да много ещё чего, что необходимо в моей профессии.
— Профессии? — слегка удивился молодой человек, но тут же понимающе кивнул. — Ах да, так у вас называют занятие, коим люди зарабатывают себе на жизнь.
— Да, — подтвердила Платина, предположив, что в его времени это слово либо совсем не знали, либо употребляли крайне редко. — Можно сказать «ремесло». Но только на гораздо более высоком уровне. У нас мастеров своего дела называют «профессионалами».
— Вы уж простите меня, Ия Николаевна, — не удержался от снисходительной усмешки мичман российского императорского флота. — Но мнится мне, что все эти хитрые науки вам, то есть людям вашей профессии, ну совершенно ни к чему. Вы же…
— Шуты?! — не дала ему договорить девушка. — Паяцы, фигляры, скоморохи. Веселим почтеннейшую публику за денежку малую. С нас хватит и умения расписываться печатными буквами. Можно ещё до ста считать научить. До тысячи уже ни к чему. Так, ваше благородие?
— Вы, Ия Николаевна, злитесь на меня совершенно незаслуженно, — заявил молодой человек подчёркнуто холодным, официальным тоном. — Я вовсе не сказал ничего обидного. Но если вы не намерены больше вести беседу, то позвольте откланяться.