Когда во дворце стихли последние звуки, и в сознании находились, вероятно, только царские охранники, барон Артадорус был разбужен в собственной постели едва слышным шепотом.
— Барон.
Тихое слово, произнесенное на выдохе, не потревожило бы и паутинки, так легко оно прозвучало, но прикосновение к шее острого лезвия заставило барона пробудиться в один миг.
Ночник не горел. Он не мог разобрать ничего, кроме темного силуэта, наклонившегося к нему настолько близко, чтобы приложить губы к самому уху. Кто бы он ни был, он чувствовал себя настолько уверенно, что не стоял рядом с кроватью, а уселся прямо на постель. И этот злоумышленник явился в царский дворец, в личные апартаменты барона, в его собственную спальню и сел на кровать так тихо, что не разбудил никого, даже второго мужчину в баронской постели.
Лезвие было острым, и не хотелось думать, насколько хорошо владеет ножом человек без руки.
— Ваше Величество? — прошептал барон.
— У меня была очень интересная беседа с человеком по имени Пиладес. Ты его знаешь?
— Нет, Ваше Величество. — Сталь нагрелась до температуры кожи.
Он чувствовал, как бегут мурашки под горячим лезвием.
— Он работает в Министерстве сельского хозяйства.
— Извините, я…
— Он рассказывал о зерне, которое растет в различных частях страны.
— Ах, — тихо сказал барон.
— Да, ах. Как давно, барон? — прошептал царь, все еще находясь настолько близко, что барон мог заключить его в объятия, если бы царь был его любовником, а не убийцей. — Как давно вы подтасовываете сведения о зерне, растущем на ваших полях? Сколько налогов вы не доплатили?
Барон закрыл глаза.
— Это было всего один раз, Ваше Величество.
— Ты уверен? — Давление лезвия усилилось.
— Клянусь.
— Я хотел бы напомнить, что существуют записи, которые могут быть проверены.
— Я клянусь, Ваше Величество, это случилось впервые. — он с напряжением скосил глаза, стремясь разглядеть лицо царя в темноте. — Вы расскажете Ее Величеству?
Царь умел смеяться совершенно беззвучно, толчок теплого воздуха коснулся щеки барона.
— Я здесь ночью держу нож у твоего горла, а ты беспокоишься только о том, чтобы царица не узнала о твоей ошибке? Тебе надо бы опасаться меня, Артадорус.
Шантаж, подумал барон.
— Что вы хотите, Ваше Величество?
Царь снова беззвучно рассмеялся.
— Для начала, чтобы ты заплатил налоги, — выдохнул он.
Он отвел лезвие ножа в сторону и бесшумно встал с постели. Затем так же тихо пересек комнату, но, уходя, захлопнул за собой дверь с оглушительным треском. В постели рядом с бароном раздался сонный ропот, слава богам, это была не его жена, способная проснуться от шепота звезд.
Его любовник заворочался под одеялом рядом с бароном и сел.
— Вы слышали что-нибудь?
— Тебе приснилось, — сказал барон. — Спи.
В течение долгого времени он лежал в постели, напряженно размышляя. Яснее ясного, что царь не был дураком. Дураками были те, кто не понимал, что царь мог быть неопытным, несговорчивым и до сих пор опасным. Еще большим дураком оказался он сам, поверивший барону Эрондитесу, что царицу может отвлечь от дел ее новый брак. Эрондитес, никогда не бывший другом царицы, знал, что верность Артадоруса зиждется исключительно на благоразумии, но жадность может ввести его в заблуждение. Именно он подстроил эту ловушку, предложив способ уклонения от уплаты налога в царскую казну, и теперь барон пытался понять, кто уведомил царя об этой налоговой схеме. Барон отверг версию с Пиладесом и Министерством сельского хозяйства. Этот царь никогда не выдал бы своего информатора. Без сомнения, его предал Эрондитес, пытавшийся распространить свое влияние на царя и готовившийся шантажировать Артадоруса, чтобы склонить его к измене. Он мог предпринять только одно. Ночь была теплая, но барон лежал под своим одеялом, оцепенев от холода.
За завтраком царица обратилась к царю.
— Барон Артадорус передал мне прошение перед завтраком. Он попросил дать ему отпуск.
— Неужели? — Царь попытался принять заинтересованный вид.
— Он сказал, что у него есть срочные дела дома.
— Да?
— Что-то с финансовыми счетами.
— Хм.
Она бросила ему предупреждающий взгляд.
— Надеюсь, он не собирается упасть на меч? — спросил царь.
— Не буквально.
— Ах, — сказал царь.
Она скрестила руки на груди и отказалась продолжать разговор.