— Не путай коноплю с никотином, друг мой. Впрочем, полагаю, в таком случае мне следует арестовать тебя.
— Вот именно, Ваше Величество. — в голосе Сеана опять звучало презрение.
— И твоего брата.
— Нет!
— Ты признался. Мне кажется, после недолгого убеждения ты сознаешься и в вашем сговоре.
— Мой брат не имеет ничего общего со мной. Я действовал один. Я сам все решил.
Царь посмотрел на покрывало, провел рукой по вышитой ткани, но ничего не сказал. Молчание затягивалось. Сеанус сглотнул. Казалось, он пытается проглотить свою гордость. Повергнув придворных в еще большее недоумение, он сказал:
— Ваше Величество, я готов признаться в любом преступлении по вашему выбору, но мой брат невиновен.
— Ты уже признался в покушении на цареубийство, — напомнил Евгенидис. — В чем еще ты предлагаешь признаться?
Он перестал рассматривать покрывало и поднял голову. Увидев его лицо, Костис ощутил нечто похожее на удар под ложечку. Если Аттолия умела выглядеть истинной царицей, то Евгенидис внезапно превратился в божество на убранном золотой тканью алтаре, бесстрастное и несокрушимое.
— Ты думаешь, я намерен оставить твоему отцу хоть одного наследника?
Боги в небесах, подумал Костис, значит, у барона Эрондитеса всего только два сына?
Однажды во время землетрясения он видел, как рушится храм. Сначала между камнями появились тонкие трещины и они стремительно расширялись, пока каждый из камней не закачался на своем месте. Сначала обрушились колонны, поддерживавшие портик, а затем обвалились стены. Вот так шаг за шагом царь заставил Сеана осознать чудовищность катастрофы, обрушившейся на его Дом.
— Твой отец лишил наследства твою сестру и ее детей, когда она вышла замуж против его воли. Он сделал это официально. Вот почему он не мог лишить наследства Дитеса. Мудрый человек не оставляет только одного наследника. Он должен был мириться с Дитесом, потому что существует множество вещей, способных убить человека: болезни, войны… яд, например. Кроме того, не следовало упускать шанс, что Дитесу удастся жениться на царице. Это вознесло бы Дом Эронтидесов до небес. Но Дитесу не повезло: на царице женился я. Глупый, бесполезный Дитес. И сегодня ваш отец потеряет обоих своих сыновей. Он мог бы избавиться от вашей матери, вступить в новый брак и получить еще одного наследника, но ему не нужен младенец. Он нуждается во взрослом наследнике, способном защитить себя и поддержать отца.
— У вас нет доказательств против Дитеса. Я ничего не скажу.
— И мои бароны не смогут вытащить доказательства из твоего кричащего рта? — спросил царь.
— Я отказываюсь от своего признания. Я буду все отрицать.
— Это серьезный аргумент. Впрочем, у меня он тоже есть. Несколько сыновей и племянников баронов стоят здесь, ожидая изгнания за проступки, которые сочтут вопиющим преступлением даже самые чувствительные из моих баронов. Как ни парадоксально, они попали в эту неприятную ситуацию по твоей вине. — он улыбнулся придворным. — Как ты думаешь, они встанут на твою сторону, Сеан? Они не так великодушны, как я, и они теперь ненавидят тебя. А их семьи ненавидят твоего отца. Он подкупал, шантажировал и убивал их на пути к власти. Хотя, в основном, шантажировал. Ни один барон не может позволить себе противостоять ему, но если найдется способ сбросить его вниз без риска для своей шкуры, каждый из баронских Домов набросится на него.
— Я не дам вам ни одного доказательства против Дитеса. Вам не в чем будет обвинить его. И тем более, казнить.
— Мне не нужно его казнить, Сеан. Достаточно изгнать его за оскорбление престола. А для этого все необходимые доказательства имеются.
Та глупая песенка, подумал Костис. Вероятно, Сеанусу пришла в голову та же мысль, потому что он грохнулся перед царем на колени, как разрушенный храм, как марионетка с оборванными ниточками, так, что даже зубы лязгнули у него во рту.
— Он не сможет прокормить себя, — прошептал Сеанус.
Царь согласился.
— У него нет денег. Твой отец не давал ему ни гроша в течение многих лет. Он жил на благотворительность царицы и тратил все, что она давала ему. Через месяц он будет просить милостыню где-нибудь на углу, через два пресмыкаться в грязи ради куска хлеба, а через год умрет от голода. С другой стороны, если ты откажешься свидетельствовать против него, я прикажу палачу вытащить из него признание раскаленными щипцами, а потом четвертую его. Решай сам, что более предпочтительно. В конце концов, он мог бы зарабатывать на жизнь, сочиняя эпитафии и поздравления в стихах где-нибудь на Полуострове.