— Ну, конечно. Он был первым на очереди. — царь провел рукой по волосам. — Я сказал ему, что могу сделать все, что захочу, — признался он.
— Ах, — сказал Авл. — До него наконец дошло, что он говорит с царем Аттолии?
— Думаю, да.
Боагус покачал головой.
— Конечно, сейчас ты можешь вытворять все, что угодно. — быстрый взгляд Евгенидиса заставил его вскинуть руки и поспешно добавить. — То есть, ты всегда мог.
Авл усмехнулся.
— Если бы мне давали золотую монету каждый раз, когда ты заявлял, что можешь сделать что угодно, я был бы богатым, — сказал он, — Богатым, как… — он искал подходящее слово.
— Как Орнон до того, как потерял всех своих овец, — закончил за него Боаргус.
Оба солдата рассмеялись, и даже царь улыбнулся. Костис укрепился в подозрении, что ответственность за потерю овец несет Евгенидис.
— Ты все еще блеешь ягненком, когда он входит в комнату? — спросил Боаргус.
Евгенидис покачал головой.
— После коронации Орнон первым делом отвел меня в сторонку и объяснил, что это будет ниже моего достоинства. Цари не блеют, как овцы.
Авл с Боаргусом уставились на него. По лицу Евгенидиса бродило мечтательное выражение.
— Он так и сказал? — спросил Авл.
— Вот именно, — подтвердил царь.
— И что ты ответил? — подозрительно поинтересовался Боаргус.
— Обещал лаять как овчарка.
Эддисийцы снова усмехнулись.
— Но ведь ты этого не сделал? — с надеждой спросил Авл.
Царь посмотрел на него с отвращением.
— За кого ты меня принимаешь? — возмущенно сказал он, и когда Авл с облегчением вздохнул, добавил: — Надо подождать, пока рядом не будет зрителей.
Эддисийцы взревели. Царь тихо посмеивался, прижав руку к боку. Даже Костис улыбнулся. Впрочем, он быстро прогнал улыбку с лица. Кто он такой, чтобы смеяться вместе с царем, но ему тоже стало легче на душе.
Неожиданно в дверях появилась фигура. Рука Костиса метнулась к пустым ножнам на поясе. Авл и Боаргус наклонились вперед в своих креслах, а затем расслабились. Это был Орнон. Заглушенный смех просачивался через их сомкнутые губы, как пламя у неумелого факира.
— Посол Орнон, — приветствовал его Евгенидис несколько сдавленным голосом. — Как я рад, что вы зашли.
— Кажется, вы шутили на мой счет, Ваше Величество, — заметил Орнон, пересекая комнату и садясь в кресло около камина.
— И мечтать не смели, посол.
— Приятно слышать. Я собирался предложить небольшое торжество по случаю вашего выздоровления. Большой прием, может быть? — он внимательно наблюдал за изменением царского лица. — Или военный парад?
— Вы не поступите так со мной.
— Я думаю, это прекрасный случай успокоить местное население, но если Вашему Величеству эта идея не нравится…
— Спасибо. Мне очень многое не нравится. Извините, если обидел вас.
— Вовсе нет. — сухая улыбка скользнула по губам Орнона и исчезла в уголках рта. — Если вы достаточно посмеялись, не могли бы вы отослать ваших охранников. У меня есть новости.
— Дурные новости?
Орнон пожал плечами.
— Хорошие новости для наших надежд о мире и тройственном союзе против Мидии. Плохие новости, — добавил он тише, — для наследника Суниса.
Смех прервался, и царь спросил:
— Нашли его тело?
— Нет. Еще нет. Но мы получили сообщение, что Сунис отвоевал провинцию. Если бы его держали живым в качестве заложника, то уже начали бы торговаться.
— Понимаю.
Орнон повернулся к эддисийцам:
— Вы нас извините?
Царь так же махнул Костису выйти из комнаты.
Костис проследовал за могучим Авлом из спальни в прихожую, а оттуда в комнату для слуг, заставленную станками с гобеленами, пяльцами и арфами, а так же оккупированную негостеприимными придворными Его Величества. Служанок нигде не было видно, им пришлось уступить свое место царским слугам. Теперь придворные щеголи бросали на Костиса и обоих эддисийцев весьма недружелюбные взоры.
— У нас здесь есть караулка, — многозначительно заметил один из слуг, когда Авл опустился в кресло.
— Я уверен, вы хотели сказать: «У нас есть караульное помещение, Ваше Высочество», — заметил Авл, откинувшись назад и подтащив к себе поближе стол, на который он собирался положить ноги. Стол и кресло тревожно поскрипывали. — Я уверен, что это отличное караульное помещение.
Он улыбнулся. Придворные явно поняли намек. Они выглядели так, словно Авл прямо на их глазах оброс шерстью и когтями, но никто не рискнул обвинить его во лжи.