Осенью 1604 г. московское командование не приняло никаких мер к усилению западных пограничных гарнизонов и не собрало полевую армию. Все это подтверждает вывод о том, что вторжение застало страну врасплох.
Самозванец был прекрасно осведомлен о положении дел на западной границе России. Он решил наступать на Москву не по кратчайшей дороге — через Смоленск, а кружным путем — через Чернигов, В Чернигово-Северской земле не было таких мощных крепостей, как Смоленская.
Наряду с военным фактором важное значение имели факторы социального характера. Правительство предпринимало настойчивые попытки насадить на юго-западной и южной окраинах государства поместную систему землевладения, расширить и укрепить уездные дворянские корпорации. Все эти меры лишь отчасти оправдали себя. На южных окраинах дворянство было относительно малочисленным и экономически слабым. Среди городовых детей боярских преобладали мелкие и мельчайшие помещики. Не имея свободных фондов распаханной земли, власти наделяли помещиков необработанными участками целины в «диком поле». Такие «дачи» не приносили владельцам дохода. Трехлетний неурожай имел катастрофические последствия для владельцев мельчайших поместий. Возобновление Юрьева дня грозило разорением даже состоятельным помещикам, которые имели в своих владениях крестьян и бобылей. Правительство использовало всевозможные средства, чтобы заселить плодородные земли на Юге России, не задумываясь над последствиями своих мер. Оно рассматривало окраину как подходящее место для ссылки опальных. В конце Ливонской войны царь Иван приказал ссылать в Севск и Курск и «писать» там в казаки опальных холопов, наказанных за доносы на своих господ6. Указ имел в виду не столько пашенных холопов, сколько военных послужильцев, чем и объясняется необычность наказания: доносчиков записывали на государеву службу в казаки.
Объясняя успех самозванца, царские дипломаты указывали на то, что «в совете с тем вором с розстригою з Гришкою с Отрепьевым» были «воры — казаки и беглые холопи»7. Ссыльный люд и беглые холопы действительно принадлежали к тем группам населения Юго-Запада России, которые наиболее энергично поддерживали Лжедмитрия.
После разгрома восстания Хлопка некоторые из «разбоев», уцелевших от расправы, нашли убежище в северских и южных городах. По словам очевидцев, старые «воры», «иже на конех обыкше и к воинскому делу искусни» (боевые холопы), «отхождаху» в Северщину, где и выступили на стороне Лжедмитрия с оружием в руках: «За се же (за дело Дмитрия. — Р. С.) яшяся крепце вси они вышепомянутые бегуны, северских и польских градов жители, вечныя холопи московскиа…»8
Свои первые решающие успехи самозванец одержал на Северщине. В северских городах было некоторое количество русских помещиков, имелись воинские контингенты, присланные из Москвы. Кроме беглых и ссыльных холопов, в северских городах осело немало беженцев из центральных уездов, пораженных голодом. Но в массе своей местное население было украинским.
В конце XVI в. по Украине прокатилась мощная волна народных восстаний. Они были жестоко подавлены шляхтой. Многие их участники бежали за Днепр в пределы России. В итоге, северские города к началу «Смуты» оказались переполнены беглым недовольным людом как русского, так и украинского происхождения. Одни попали сюда из России, другие — с Правобережной Украины.
Православное население Украины жестоко страдало от гнета шляхетской Речи Посполитой. Появление православного «царевича» в пределах Литвы подало низам надежду на перемены к лучшему. Украинское население Черниговщины поддерживало тесные торговые связи с Киевщиной. Поэтому слухи о пришествии «доброго» царя мгновенно распространились из Киева в северские города.
Объясняя причины «Смуты», русские власти заявляли, что с появлением Лжедмитрия I в пределах Северской земли «тутошние мужики — севрюки глупые — прельстились и поверили» ему. Севрюками называли украинцев, живших в пределах Чернигово-Северской земли. Говоря о мужиках севрюках, московское правительство имело в виду низший слой местного населения. Объясняя сдачу северских городов, русские летописцы писали: «…сиверские мужики и всякие люди чаяли, что он прямой царевичь Дмитрей…»9