Амессай сидел в кустах и боялся дышать. Если его заметят, то точно убьют. Но его не заметили. Все ушли. Он выбрался на поляну. Постоял у тела Авессалома. Затем начал выбираться из леса. Наконец к вечеру он вышел на равнину.
— Стой.
Он повернулся и увидел троих воинов.
— Я свой. Я иудей.
— Молчи.
У него забрали кинжал и связали руки. Долго идти не пришлось. Он увидел большой лагерь, где сидел скованные в колодки военнопленные. К ним подъехал всадник.
— Еще кого-то поймали.
— Да господин.
Всадник всмотрелся в лицо Амессая.
— Амессай начальник войска мятежников. Как приятно тебя видеть, ты знаешь, как Иоав желает встретить тебя. Голова твоя послужит забавой, когда ее срубят.
— Ионадав бен Шамма. Как я рад тебя видеть. Но прошу, не выдавай меня никому кроме царя. Царевич Авессалом погиб. И я видел как он погиб. Его убили воины Иоава.
— Погиб. А может ты его сам. Спасаешь свою шкуру.
— Нет. Нет. Господин. Я говорю правду.
— Покажешь где тело, а потом я передам тебя Бенаи.
Давид ждал, сгорбившись между внешними и внутренними воротами Маханаима вместе с Эфраимом и слугой. Часовые укрепили факелы на крепостных стенах с каждой стороны будки часового.
— Кажется, я слышу звук трубы, — сказал Давид сторожу, который держался около будки. — Поднимись и посмотри, нет ли на дороге гонца.
Наблюдатель поднялся на крышу будки.
— Я вижу человека, — сказал он.
— Он один?
— Он один.
— Раз он один, значит, это вестник.
Сторож крикнул привратнику.
— Смотри, ещё один бежит!.
— И это вестник.
— Я вижу, что первый бежит, как Ахимаа́ц, сын Цадо́ка.
— Он хороший человек и несёт хорошие новости!
Ахимаац на одном дыхании подбежал к воротам Маханаима, узнал царя в мрачном свете факелов.
— Все хорошо! — крикнул он и поклонился Давиду.
— Слава твоему Богу, который отдал тебе тех, кто восстал против моего господина, царя! — произнес он.
— Всё ли в порядке с моим сыном Авессало́мом?
— Когда Иоа́в посылал меня и другого вестника, было много шума, но я не знаю почему.
— Останься со мной, — сказал Давид. Он встал рядом с царем и перевел дыхание. Немного погодя подбежал кушит и, узнав царя, остановился перед ним.
— У меня весть для моего господина, царя, — воскликнул он. — Сегодня Господь восстановил справедливость, избавив тебя от тех, кто восстал против тебя!
Давид качнул головой.
— Всё ли в порядке с моим сыном Авессало́мом?
— Пусть с врагами моего господина, царя, и со всеми, кто восстал против тебя, будет то же, что стало с твоим сыном, — ответил кушит.
Давид закрыл лицо руками и залился слезами. Потом он поднялся в свою комнату и предался горю, восклицая:
— Мой сын Авессало́м! Мой сын, мой сын Авессало́м! Лучше бы я умер вместо тебя, мой сын Авессало́м, мой сын!
Его крик слышался у ворот города.
Когда его военачальники вернулись, он все еще рыдал. Они слышали, как царь голосил о горе, которое ему принесла смерть сына, который хотел его убить. Иоав, Авшай, Иттай узнали от Эфраима, что Давид намеревался объявить завтрашний день днем траура.
— Ну, об этом не может быть и речи! — крикнул Иоав Эфраиму, охваченный яростью военного.
— А тогда зачем мы рисковали нашей жизнью! — крикнул раздраженный Авишай. — Для кого мы проливали кровь братьев иудеев и наших соратников? Угомони царя, вместо того чтобы рассказывать нам его бредни!
Эфраим побледнел как полотно и удалился. Все другие разошлись по своим местам со скорбными лицами.
Иоав пошел во дворец и потребовал, чтобы его тотчас принял Давид. Эфраим сослался на горе, которое царю принесла смерть сына.
— Да плевать я хотел на это! — крикнул Иоав, свирепея от гнева.
Эфраим, охваченный паникой, открыл дверь царских покоев. Иоав застал Давида в подавленном состоянии. Давид поднял на него заплаканные глаза.
— Послушай, — сказал Иоав, плохо сдерживая свой гнев, — Сегодня ты заставил стыдиться всех своих слуг, которые спасли твою жизнь и жизнь твоих сыновей, дочерей, жён и наложниц. Ты любишь тех, кто тебя ненавидит, и ненавидишь тех, кто тебя любит. Сегодня ты показал, что начальники и слуги для тебя ничто. Теперь я вижу: для тебя было бы лучше, если бы Авессало́м был жив, а мы все погибли. Выйди и успокой своих слуг, а если не выйдешь, то, клянусь Иеговой, к вечеру у тебя не останется ни одного человека. Это будет худшей из всех бед, которые случались с тобой с юности и до сих пор!