Иван, по-прежнему сидевший неподвижно, остался совсем безучастным к торжеству брата.
Царевны и Милославские, с сердечным замиранием ожидавшие роковой минуты, не могли прийти в себя от ужаса. Поникнув головами, едва имея силы исполнить свою обязанность перед избранным царем, подняли они Ивана с кресел, взяли его под руки и вышли из Палаты…
Шатаясь, с исказившимся лицом и судорожно вздрагивавшими губами, страшная, на себя не похожая, вошла царевна Софья в свои покои. Не говоря никому ни слова, не отвечая на обращенные к ней вопросы, она только махнула рукою и заперлась в своей опочивальне.
Она не заметила даже, что заперлась не одна, что в это время ее постель приготовляла Люба Кадашева.
Люба подошла теперь к царевне, взглянула в лицо ее и не могла удержать невольно вырвавшегося из груди крика:
— Государыня, что с тобою?! Ты больна? Да вымолви хоть слово!
Софья не отвечала. Она, казалось, не слышала, не видела Любы, ничего не видела и не слышала.
— Государыня, я позову кого-нибудь, — продолжала перепуганная Люба, — за дохтуром нужно послать… Господи, Царица небесная! Что это такое?
Царевна очнулась.
— Чего тебе? — страшным, охрипшим голосом прошептала она, дико взглянув на Любу. — Чего тебе? Уйди, оставь меня… Мне никого и ничего не нужно!..
Но Люба не могла уйти, у нее ноги подкашивались, она как будто приросла к месту.
Между тем Софья мало-помалу начала приходить в себя. Целый рой мыслей закружился в голове ее. Она обернулась к Любе.
— Это ты… Ты здесь? Ну, так слушай! Сейчас… Скорее… Беги, зови ко мне боярина Ивана Михайловича Милославского. Он должен быть еще где-нибудь здесь… Зови сестер… Зови скорее!..
Люба кинулась из опочивальни исполнять приказание царевны.
Софья упала в кресло, опустила голову на грудь, несколько мгновений сидела неподвижно. Потом вдруг она поднялась снова и остановилась посреди комнаты, высоко подняв свою гордую голову, сверкая прекрасными глазами.
— Нет! — страшным голосом громко проговорила она. — Так не может кончиться!.. Я не хочу умирать! Я не хочу гибнуть… Я жить хочу… Я должна жить… Я буду жить! Я еще могу бороться!..
Она подошла к окошку, распахнула его и жадно, всей грудью вдыхала свежий, вечерний воздух.
Кругом дворца стихало… Толпы народа расходились. Над Москвою со всех концов раздавался печальный гул колоколов, разносивший весть о кончине царя Федора.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Радостное весеннее солнце заливало весь Кремль горячим светом; от могучих лучей его новая жизнь зарождалась повсюду; быстро распускались почки сирени в садах дворцовых, разливая вокруг себя благоухание. Но не могли эти животворные лучи оживить царя Федора. Он лежал в богатом парчевом гробу. На его молодом, теперь бледно-желтом, будто восковом лице не было и следа перенесенных страданий. Спокойна и тиха была улыбка неподвижных уст, которых еще не решалось коснуться тление.
Вокруг гроба кипели расходившиеся людские страсти.
Начинало уже исполняться то, чего бедный царь так боялся в свои последние, скорбные дни: во дворце готовился целый ряд ужасных смут, конца которым не предвиделось; только одно присутствие царского гроба мешало этим смутам разразиться.
С нетерпением дожидались Милославские минуты, когда царь будет похоронен. Вот и пришла эта минута.
Под темными сводами собора в ряду царских могил открыт новый склеп, где должны навеки успокоиться кости Федора.
Все готово для пышной церемонии. С раннего утра царедворцы, бояре и духовенство собрались в Кремль. Народ сплошной толпой поместился по обеим сторонам дороги между соборами, дожидаясь конца отпевания. Но отпевание тянулось долго; говорили, что новоизбранному царю Петру Алексеевичу сделалось даже дурно: не вынес ребенок усталости и страшной духоты в соборе. Действительно, все видели, как далеко еще до окончания службы царица Наталья Кирилловна вышла из собора с сыном и отправилась во дворец. Некоторые вельможи, в том числе Голицыны и Нарышкины, сопровождали царицу.
Наконец внутри собора, ближе к выходу, раздалось глухое церковное пение.
— Несут, несут! — пробежало в толпе.
Все стихли и сняли шапки. И вот показалась торжественная, печальная процессия: патриарх со всем духовенством, бояре… Царевен не было — по обычаю они не могли участвовать в подобных церемониях.