последний же год Борисова царствования на небе зажглась комета яркая, видная даже в солнечный полдень, такого не видывали с последнего года опричнины. И за каждым знамением спешила беда великая.
Началось с голода. Летом дожди как зарядили на Красную Горку, так и лили десять недель без перерыва, а на Успение ударил мороз и побил весь хлеб незрелый. Зверье же размножилось невероятно, особенно много было волков и лисиц, и эти самые дикие звери вышли из лесов и устремились в города, так что лисы даже по Кремлю шныряли.
[1602 г.]
К весне хлеба у народа совсем не осталось, ели всякие коренья, потом первые появившиеся грибы, то от этого приключалась странная болезнь: животы становились толстые, как у коров, потом вдруг человек падал замертво. Семена же посеянные не взошли, так что опять ни колоска не сжали.
Когда царю Борису наконец доложили, что крестьянские запасы истощились, а цена на хлеб возросла многократно, он повелел раздавать милостыню нуждающимся. На четырех самых больших площадях московских раздавали беднякам в будний день по полушке, а в воскресенье — по деньге, то же и в некоторых других крупных городах, так что в день казна тратила до пяти тысяч рублей. Но этих денег все равно на хлеб не хватало, более того, купцы в ответ на эти раздачи еще больше цены вздули. Тогда царь Борис приказал отворить житницы царские и раздавать хлеб, а не деньги. Привлеченные раздачами в городах, крестьяне покинули места насиженные, особенно же много устремилось в Москву. Население столицы увеличилось на полмиллиона человек, но люди не могли найти в столице ни пропитания, ни заработка и были обречены на голодную смерть. Не имея сил для бунта, они стояли вкруг Кремля, держась рукой за ворот рубахи, напоминая царю о давней его клятве и коря его за свои страдания, а потом падали замертво от голода. Никто из Москвы не ушел, но население столицы через три года даже уменьшилось по сравнению с вре-
менами благодатными. И деревни на две сотни верст вокруг Москвы обезлюдели.
Во время этого голода страшного проявилось все лицемерие Бориса Годунова в показной заботе о благоденствии народном. Европейские купцы, прослышав о бедствии на Руси, пригнали в Ивангород множество кораблей с хлебом и цена тому хлебу была весьма умеренная, но царь Борис запретил купцам иноземным им торговать и тем обрек народ русский на голодную смерть.
Еще более обозлили народ празднества, которые устроил Борис Годунов в связи с прибытием нового жениха дочери его Ксении, принца датского Иоганна. Приехал он в разгар голода, так царь Борис приказал по всему его пути украсить деревни разоренные и наполнить их специально пригнанными людьми, богато и красиво одетыми, нищих всех насильно разогнали, свежие могилы с землей сровняли и цветами засадили, рынки заполнили мясом, хлебом и фруктами редкими, заморскими.
Царь Борис завалил принца подарками: богатыми азиатскими тканями, шапками, низанными жемчугом, поясами, драгоценными камнями расшитыми, золотыми цепями, саблями с бирюзой и яхонтами, стоимость которых во много раз превосходила стоимость хлеба, доставленного купцами европейскими в Ивангород. Во время торжественного приема в Кремле Годунов снял с себя цепь алмазную и надел ее на шею принцу. В те же дни, когда Иоганн не являлся во дворец, к нему в выделенный ему дом в Китай-городе присылали обед царский, по сто золотых блюд с яствами, множество кубков и чаш с винами и медами.
Несмотря на положение бедственное, бояре и жители московские приняли принца иноземного с восторгом, пиры следовали за пирами, но на исходе пятой недели празднеств пышущий здоровьем принц неожиданно занемог и умер. Эта смерть загадочная породила слухи разные, многие сходились на том, что искренние славословия принцу возбудили ревность в Годунове, другие возражали, что любовь Годунова к дочери должна была поставить заслон гнездившемуся в его
сердце злодейству, третьи видели в этом кару Господню. Подтверждение последнему не замедлило последовать: не прошло и двух недель после похорон принца Иоганна, как неожиданно скончалась инокиня Александра, бывшая царица Арина, погребли ее с великолепием царским в девичьем Вознесенском монастыре, близ святой Анастасии.
За волнениями этими и бедами не сразу заметили донесение Посольского приказа о появлении в Польше молодого человека, называвшего себя царевичем Димитрием, тем более что князь Василий Острожский, которому некий инок русский открылся в том, что он есть чудом спасшийся царевич Димитрий, самозванцу не поверил и приказал вытолкать его взашей. Однако слухи пошли и быстро набрали силу не тольг ко в Москве, но и в городах дальних и в уездах, возбуждая и народ, и бояр, поэтому Борис Годунов повелел провести тщательный розыск, зная, как никто другой, что царевич Димитрий погиб в Угличе, приказал он установить личность самозванца.
В недолгом времени розыск принес первые результаты. Было доподлинно установлено, что иноком, выдававшим себя за убиенного царевича Димитрия, был бывший дьякон Чудова монастыря Григорий Отрепьев. В юные годы по ходатайству деда его Елизария Замятии был он принят на службу к Михаилу Никитичу Романову, но вскоре за пьянство и воровство выгнан со двора. Потом служил недолгое время у боярина Бориса Черкасского, после ареста которого, убоявшись за жизнь свою, постригся в монахи. Пребывал в Суздальском Спасо-Ефимьевском монастыре и монастыре Иоанна Предтечи в Галиче, после чего опять же по ходатайству родственников многочисленных был переведен в Чудов монастырь. По рассказам чудовских старцев, в монастыре Отрепьев нрав свой буйный не смирил и привычек своих не оставил, часто смущал иноков речами прелестными, говорил, что не погиб царевич Димитрий в Угличе и скоро явит себя миру.
Но Отрепьеву многое прощалось за молодость его и истинно божественный голос. В Чудовом монастыре открылись у него неожиданно и другие способности, удивительной красоты почерк и дар писательства, составил он «Похвалу чудо-
творцу Московскому Петру» и две другие — чудотворцам Алексию и Ионе. Слухи о способностях юного инока дошли до патриарха Иова, тот стал призывать Отрепьева для книжного письма, а вскоре уже брал его с собой и в Думу, и в Совет священный для записей и для помощи. Там Отрепьев узнал многое об обычаях двора царского и укрепился в своем умысле злодейском.
После бегства из монастыря Отрепьев шатался долго по обителям женским в поисках матери царевича Димитрия, когда же спрашивали его, какое у него до нее дело, то отвечал: «Мать она мне!» Наконец нашел он ее в Горицком Воскресенском монастыре на Шексне. Инокиня Марфа никого не принимала, а Отрепьева вдруг приняла, одарила щедрой милостыней и, как сказывают, благословила его на дело богопротивное, горя желанием отмстить Борису Годунову, погубителю ее единственного сына. Узнав об этом, Годунов приказал доставить инокиню Марфу в Москву, но та и на дыбе ни в чем не призналась и была отправлена обратно.
Установили также, что вскоре после бегства Отрепьева из Чудова монастыря исчезли еще два инока, Мисаил и Варлаам, с которыми Отрепьев приятельствовал. Варлаам, сын боярский Яцкий из-под Коломны, бывал в доме князя Ивана Ивановича Шуйского, что породило подозрение в том, что это Варлаам подбил Отрепьева на побег и на объявление себя царевичем Димитрием, и все это сделано было по наводке князей Шуйских. Были арестованы и подвергнуты пыткам слуги Шуйских, из ссылки в Казани были доставлены родственники убиенного царевича Нагие и также допрошены с пристрастием, но никаких доказательств добыто не было. Так что Борис Годунов был вынужден ограничиться укором боярам на Думе за интригу злую.
Проследили также путь Отрепьева со товарищи из Москвы, что не составило труда, так как беглецы, к которым присоединился некий инок, именем Леонид, были склонны посидеть в корчме. Нашли и монаха, что сопровождал их из Спасского монастыря в Новгороде-Северском до Стародуба, и того, что перевел их через литовскую границу до села Слободки.