насыпанное червонцами, и еще 2000 рублей в придачу, множество серебряных сосудов из казны царской, обширное поместье под Рязанью и титул думного боярина.
Через месяц после первой битвы состоялась вторая, у деревни Добрыничи под Севском. И опять войска Самозванца первыми ринулись в бой на превосходящие силы нашей армии. Несмотря на уход большей части поляков и общее бедственное положение, войско Самозванца за этот месяц заметно разрослось, превышало уже десять тысяч конных и четыре тысячи пеших воинов, были и пушки, которые использовались весьма искусно. Войско было уже почти сплошь русским, и чтобы как-то отличить своих от чужих в предстоящей схватке, Самозванец обрядил передовой отряд в белые одежды.
Самозванец сам возглавил атаку, показывая, что он не зря провел несколько недель в Запорожской Сечи. Ему удалось смять полк правой руки и немецкую дружину, которая дралась с обычным своим упорством, потом он кинулся на пехоту московскую, которая стояла недвижимо перед деревнею, и тут был встречен дружным залпом из сорока пушек и десяти тысяч пищалей. В несколько мгновений все было кончено. Рассказывают, что под Самозванцем убили его гнедого, издалека видного аргамака, князь Рубец-Мосальский, неотступно сопровождавший его в пылу сражения, отдал ему свою заводную лошадь и чуть ли не силой увез с поля битвы.
С Самозванцем спаслось не более нескольких сот человек, они ушли в сторону Путивля. Убитых насчитали шесть тысяч, остальные попали в плен. Всех допросили пристрастно и тут же повесили.
[1605 г.]
И вновь воеводы, Мстиславский с братьями Шуйскими, не воспользовались плодами победы безоговорочной, более того, они предложили Борису Годунову распустить войско до весны. Царь увидел в этом предложении лишнее свидетельство измены боярской. В стремлении как можно быстрее решить дело он все гнал и гнал войска вперед. Сначала отправил всех своих немцев-телохранителей, затем собрал охотников,
псарей, сенных, подключников, чарошников, сытников, трубников и их всех отправил в поле под командой Федора Шереметева. Остался и без слуг и без охраны, лишь с немногими ближними боярами. Тогда же Борис Годунов заперся во дворце царском и перестал являться народу, а челобитчиков, которые, толпясь у дворца, пытались по заведенному обычаю вручить ему свои жалобы, приказал разогнать палками.
Странная война между тем продолжалась. Все царские войска, и уже бывшие в поле под командой Мстиславского и Шуйских, и новые, посланные с Шереметевым, сошлись под крепостью Кромы. Крепость эта была построена десять лет назад по приказу Бориса Годунова, имела снаружи высокий и широкий земляной вал, за которым располагалась бревенчатая стена с башнями и бойницами. Рассчитана она была на двести стрельцов, в те дни в ней находилось около пятисот казаков под командой атамана Корелы, слывшего колдуном и бессмертным, потому что на теле его не было живого места от ран, полученных в бесчисленных схватках. Им противостояла восьмидесятитысячная армия с несколькими десятками стенобитных пушек, и эта армия, которая в недавнем прошлом за несколько недель разгрызала алмазы Казани и Полоцка, так и не смогла за три месяца взять забытый в русских болотах острог.
Самозванец, укрывшийся в это время за стенами Путивля, взывал о помощи к королю Сигизмунду, папскому нунцию в Польше Рангони и самому папе римскому, даже к врагу нашему исконному крымскому хану, призывая его пустошить наши беззащитные южные земли. Тогда же направил он множество грамот наместникам городов русских, обещая им блага разные за измену. Пустился и на хитрость, предъявил жителям Путивля и войску своему некоего человека, который утверждал, что он и есть Григорий Отрепьев. Впрочем, хитрости этой никто не поверил.
Борис Годунов, уверившись в нежелании своих воевод покончить с Самозванцем, решился на поступок злодейский: послал тайно в Путивль трех чудовских монахов, которые должны были опознать в Самозванце Григория Отрепьева и
при возможности убить его. Но иезуиты, Самозванца окружавшие, замысел разгадали, признания же чудовских монахов обернули на пользу Самозванцу.
От бед многочисленных Борис Годунов впал в безволие и бездействие. Лишь призывал к себе и иностранцев-звездоче-тов, и наших волхвов, и юродивых и все пытал их о судьбе своей, все единодушно подтверждали пророчество давнее о семи годах его царствования, которые с каждым днем истекали неумолимо. Апреля 13-го, терзаемый предчувствиями мрачными и запоздалым раскаянием, Борис Годунов принял яд. Его последним желанием было принять иноческий образ. Послушный ему во всем патриарх Иов исполнил обряд, и к Небу вознеслась душа инока Боголепа.
Неожиданная смерть царя породила множество слухов, а еще более волнений и смятения, даже среди бояр. Лишь боярин Иван Никитич Романов, один из немногих, сохранял спокойствие и твердость духа. Для пресечения слухов было объявлено, что царь умер от удара. Стремясь предотвратить безвластие, гибельное для державы в этих бедственных условиях, Иван Никитич Романов собрал Думу боярскую, которая тем же вечером избрала царем сына Бориса Годунова, юного Федора, и постановила созвать Земский Собор. Ждать посланцев от разных городов и земель русских не было времени, да и в Москве недоставало многих знатных людей, усланных в войско нетерпением царя Бориса, но все же на следующий день собрали некое подобие Собора и этот Собор единодушно избрал в цари Федора. В тот же день всех привели к присяге новоизбранному царю, а уже на следующий присяжные грамоты полетели ямскими трактами во все города русские, от Архангельска до Астрахани, от Пскова до Тобольска. Несмотря на воровские призывы Самозванца присягнули все и в сроки невиданно быстрые.
На первом же после избрания Федора заседании Думы боярской Иван Никитич Романов предложил по древнему обычаю учредить при малолетнем царе опекунский совет и тут же предложил ввести туда Федора Мстиславского, Василия и Дмитрия Шуйских, Семена и Степана Годуновых. От ответно-
гоже предложения прославленный скромностью Иван Никитич долго отказывался и лишь после просьбы самого Федора со смирением согласился. Тут же послали гонца в войско под Кромы с царским приказом Мстиславскому и Шуйским без промедления прибыть в Москву. Тогда же решили вернуть в Москву из ссылки Богдана Бельского.
Необходимо было также назначить главного воеводу в войско вместо Мстиславского, тут сам юный царь предложил Петра Басманова: «Папенька наш — Царствие ему Небесное! — боярина Петра Федоровича любил и жаловал за подвиг его ратный! Верю, и нам он послужит честно, а уж мы его еще больше пожалуем!» Басманов не преминул рассыпаться в заверениях преданности. Но осторожный Иван Никитич Романов предложил назначить главным воеводой князя Михаила Катырева-Ростовского, а Петра Басманова дать ему в сотоварищи, царь с боярами с этим согласились. И еще приговорили, чтобы отправился с нрми митрополит новагородский Исидор, который приведет войско к присяге новому царю. Новые воеводы отправились под Кромы, не мешкая, на следующее утро.
Что произошло под Кромами, можно описать одним словом: измена. Прибыв в войско, князь Катырев-Ростовский и Петр Басманов привели его к присяге царю Федору, через две недели Басманов выстроил полки и объявил царя Федора низложенным и провозгласил новым государем царевича Димитрия Ивановича. Большая часть войска, возбуждаемая князьями Голицыными, Василием да Иваном Васильевичами, и братьями Ляпуновыми, Григорием, Прокопием, Захаром, Александром и Степаном, приветствовала это известие криками восторга, меньшая сплотилась вокруг князя Катырева-Ростовского и побежала к Москве.
Но измена проникла и в Москву. Глава Разбойного приказа Семен Годунов говорил даже, что все бояре в заговоре состоят и во главе его стоит глава Думы боярской князь Федор Мстиславский. Возможно, он был недалек от истины, потому что все бояре, за исключением ближайших родственников Бориса Годунова, жестоко пострадали от его самовластия. Как бы