Самозванец поднялся на Лобное место и обратился к народу. Рассказывал долго о неслыханных притеснениях и унижениях, претерпленных им с матерью в детские его годы в Угличе, о покушениях на жизнь его, совершенных по наущению
Бориса Годунова, о спасении же сказал скороговоркой, помянув какого-то безымянного воспитателя, уже умершего. Напоследок Самозванец ласковым голосом поблагодарил народ московский за проявленную любовь к нему, пообещал никогда не забывать этого, пока же велел всем встать и разойтись по домам, молить за него Бога и ждать его повелений и милостей, которые не задержатся.
Потом на место Лобное поднялся Богдан Бельский, который крест целовал в том, что Самозванец есть истинный сын царя Ивана, и призывал всех служить ему верно. Призвали к ответу и князя Василия Шуйского, который несколькими месяцами ранее клялся на том самом месте, что царевич Димитрий погиб в Угличе. Сейчас же на вопрос прямой ответил по своему обыкновению лукаво: «Не погиб тогда царевич Димитрий, пропал без следа».
Желая явить образ государя деятельного, Самозванец с первых часов пребывания в Москве погрузился в дела, еще звучали приветственные крики народа на Красной площади, а уж он, проезжая по Кремлю, отдавал первые приказания: о сносе дворца, построенного Борисом Годуновым, и старого его дома и о закладке нового дворца. Тут он прервался на время и, войдя под своды храма Михаила Архангела, припал с благоговением лицемерным к могиле царя Ивана. Выйдя же из храма, лично озаботился размещением прибывших с ним войск, всем определил, где кому жить, где стражу нести и порядок смен. Тут он выдал себя невольно, показав хорошее знание Кремля и Москвы, и укрепил в сомнении тех многих, кто разглядел в нем сходство с бывшим дьяконом Чудова монастыря.
Несмотря на унижение бояр первейших, Самозванец никого из них не разжаловал, подтвердив тем самым что все они так или иначе участвовали в заговоре против Бориса Годунова. В тоже время Самозванец сильно расширил сословие боярское, щедро наградив своих родственников названых, Нагих, возвращенных им из ссылки. Боярские шапки получили дяди царицы Марии Михаил и Григорий, ее братья Андрей, Михаил и Афанасий. Не остались обойденными и те предатели, что раньше других перешли на сторону Самозванца: оба
брата Голицыных, двое Шереметевых, Долгорукий, Татев, Куракин, Кашин. Потом Самозванец стал раздавать чины дворовые: Михаил Нагой стал Великим Конюшим, князь Василий Голицын — Великим Дворецким, князь Лыков-Оболенский — Великим Кравчим, Гаврила Пушкин — Великим Сокольничим, Афанасий Власьев — Великим Секретарем и Надворным Подскарбием, юный князь Михаил Скопин-Шуйский — Великим Мечником. Никогда не было таких чинов на Руси, но бояре не посмели протестовать против столь бездумного копирования образцов польских. '
Наградил Самозванец и многих, пострадавших от Бориса Годунова. Боярину Богдану Бельскому дал чин великого оруж-ничего, дьяк Богдан Сутупов стал печатником, в Посольский приказ вернули дьяка Василия Щелкалова. Все принимали пожалования с подобострастием и славословием преувеличенным, лишь Романовы, ближайшие родственники царя Иоанна Васильевича, не выказывали усердия к его самозваному сыну. Иван Никитич остался, как и был, боярином ближним, Федор же Никитич, преподобный Филарет, отверг посох патриарший, который ему предлагал Самозванец, и удовольствовался пастырским служением в епархии Ростовской и Ярославской. То же и хан татарский Симеон, ослепленный по приказу Бориса Годунова. Возвращенный Самозванцем ко двору и именуемый, как встарь, великим князем, он предпочитал держаться в тени, так что его никто и не видел.
Желая поразить всех милосердием, Самозванец не казнил никого из Годуновых, ожидавших смерти в темницах московских. Годуновых, лишенных имения и нелюбимых в народе, а посему неопасных, Самозванец определил на службу в места весьма отдаленные, в Тюмень, Устюг, Свияжск и другие города, а упоминавшийся нами Михаил Сабуров был послан вторым воеводой в Новагород.
Стремясь укрепить любовь народную, изливавшуюся на него как на сына царя Ивана, Самозванец приказал одним махом выплатить все долги казенные предыдущих царствований, удвоил жалованье дьякам приказным и войску, снизил пошлины торговые и судебные, так положив начало невидан-
ному оскудению казны царской. Кроме того, отменил он ненавистный закон Бориса Годунова о закабалении крестьян, так освободив люд черный, Самозванец в то же время повелел поймать и возвратитыпомещикам всех беглых холопов, за исключением тех, что ушли в поисках пропитания в голодные годы правления Бориса Годунова. Обещая всем подданным суд справедливый, Самозванец объявил, что он сам каждую среду и субботу будет принимать челобитные на Красном крыльце дворца своего. Какое-то время принимал, тут же разбирал и выносил свой приговор, неизменно великодушный, повторяя при этом: «Я могу двумя способами удержаться на престоле: тиранством или милостию. Борис Годунов тиранствовал и недолго царствовал, я же хочу испытать милость, — и тут же, повторяя дословно проклинаемого им Годунова, прибавлял: — Хочу верно исполнить обет, данный мною Господу: не проливать крови». Но народ уже не умилялся этими словами лицемерными, вспоминая юного царя Федора и мать его Марию, убиенных по приказу Самозванца.
Вскоре пришло первое испытание искренности Самозванца. Многие признали в нем хорошо знакомого им Григория Отрепьева, но не смели пока говорить об этом громко, лишь князь Василий Шуйский, мучимый, вероятно, угрызениями совести за недавнее признание ложное, выступил открыто, называл нового царя самозванцем и неведомо чьим сыном, обвинял его в приверженности ереси латинской, в полном подчинении приказам иезуитов и короля польского, в жестокостях по отношению к истинно православным и к верным слугам державы Русской, призывал не подчиняться Самозванцу, и слова его широко разносились по Москве. Петр Басманов провел розыск быстрый и доложил Самозванцу, что слухи зловредные распространяются по прямому наущению князя Василия Шуйского с братьями, Самозванец приказал схватить братьев Шуйских, заковать, бросить в темницу, потом судить открытым судом, так, как доселе никого не судили на Руси, — Собором из избранных людей всех чинов и званий. Суд, памятуя обет царя, вынес с единодушием показным суровый приговор: князю Василию — смертная казнь, а братьям
его, Дмитрию и Ивану, — темница до скончания дней. Самозванец же немедленно утвердил приговор и отдал приказ о казни.
Василий Шуйский и не думал оправдываться или просить о снисхождении. В суде он продолжал обличать Самозванца, даже и под пытками не выдал никого из сподвижников своих, в час же смертный на глазах многотысячной толпы, собравшейся на Красной площади, сам поднялся на место Лобное, со смиренно поникшей головой выслушал приговор царский: «Великий боярин, князь Василий Иванович Шуйский, изменил мне, законному государю вашему, коварствовал, злословил, ссорил меня с вами, добрыми моими подданными, называл лжецарем, хотел свергнуть с престола. За то судом народным осужден на казнь — да умрет за измену и вероломство!» Потом Шуйский поклонился в пояс на четыре стороны, прокричал людям, лившим слезы от горести: «Братья, умираю за истину. Простите мне вины мои, вольные или невольные. Молитесь за душу мою грешную Господу Богу!» — и, опустившись на колени, положил голову на плаху. Палач занес топор, но тут прибыл гонец со свитком — Самозванец помиловал Шуйского. Рассказывали, что принудила его к этому Дума боярская, в которой громче всех звучали голоса Ивана Никитича Романова и Богдана Бельского, недолго угождавшего Самозванцу и вернувшего свое обычное правдолюбие. Самозванец явил милосердие лишь наполовину, братья Шуйские отправились в ссылку, за ними в Нижний Новгород в который раз последовал Богдан Бельский. Не полагаясь более на суд открытый, видя противодействие бояр и чувствуя себя связанным легкомысленно произнесенным обетом, Самозванец отныне действовал тайно, по малейшему извету, за любое слово о «расстриге» приказывал хватать, сажать в темницы, лишать имения, ссылать, душить.