И тут Басманов увидел, что казаки скачут к крепости с лестницами, по двое взявшись за концы. Лестницы не были приторочены к седлам, а поддерживались только руками, и оттого не мешали ходу лавы.
- Ну, теперь держись! – вскричал старик воевода. – К стрельцам надо поспешить. Будет потеха!
Казаки пошли на стену. Подскакавши ко рву, не мешкая, перебирались через
21
воду, ставили лестницы, да так споро, что тому удивляться только и было можно, шли на стену. Басманов увидел разинутые рты, выхаркивающие ругательства, торчащие бороды и бешеные, налитые ужасом и отвагой глаза.
Стрельцы сбивали казаков с лестниц, но напор атакующих был так силен, лезли они так густо, что вот-вот, казалось, защитники крепости не выдержат, и казачья волна перехлестнет через гребень стены. Настала та решительная минута, когда неверный шаг, колебание, испуг, всего лишь одного защитника, приносят поражение или победу. Да оно так бывает и в любом деле – через вершину перетянет тот лишь, кто перетянет себя, когда уж и сил-то нет. И вот, кажется, рухнет человек, ан он выдюживает. Вот этот-то и победит!
Воевода Басманов увидел: по лестнице медведем пер атаман Дилешко. Хватался большой, сильной рукой за перекладины, и мощно, словно это не требовало усилий, выбрасывал тело вверх. Над стеной выросла его голова, показались широкие, даже до удивления, могучие, вроде бы сразу заслонившие половину неба, плечи. Басманов выхватил у стоящего рядом стрельца бердыш и бросился на атамана. Но Дилешко, ступив одной ногой на стену, качнулся в сторону, и саблей отбил обрушившийся на него удар. Ан, не сплоховал и Басманов – перехватил бердыш и тупым концом ударил атамана в лицо. Тот ахнул и начал валиться со стены. На лице его мелькнуло изумление. Басманов рубанул атамана по голове. Это и решило исход штурма. Напор атакующих разом угас, и стрельцы, одушевившись, уже теснили, сбивали со стены последних, самых горячих и отчаянных.
Басманов глянул вниз, меж зубцов. Двое казаков, подхватив атамана, волокли его за ров. Он мотал головой, хотел встать на ноги, но, видимо, сил уже не хватало, и он валился на землю. Казаки вновь подхватывали его под руки. Тут и там лежали убитые люди, кони, темнела и дымилась взрытая ядрами земля, ров был полузавален тюками соломы и хвороста. Но главным все же было то, что все, кого увидел Басманов, шли, ползли, вели коней или волоклись, поддерживаемые, как и их атаман, под руки, от крепостных стен прочь. И поспешали сделать это побыстрее. Басманов понял: приступ отбит. Казаки были дерзки и сильны в первые минуты осады. Шли мощной волной на крепостцы???, но ежели встречали дружный отпор – откатывались, и уже никакая сила не могла их заставить вновь броситься на стены. По внутреннему складу их войско было готово налететь без страха на городок или крепостцу, с первого удара опрокинуть защитников и броситься грабить все, что ни попало под руку, но к долгой и упорной осаде они были неспособны. Налетели на стены лавой, да и уходили в степь.
Басманов опустился на невесть кем брошенное бревно, тут только почувствовав, сколь сильно обессилело его тело, как звенит в ушах, шумно привлекаемая к голове и все еще не успокаивающаяся кровь. Минуту или две он сидел недвижно и только после того оглянулся. У пушек привалились к лафетам пушкари, еще дальше сидели и лежали стрельцы, скованные той же самой усталостью, которая заставила и Басманова опуститься на бревно. Однако скорее, это было не усталостью, но тем внутренним, испытываемым вот в такие минуты опустошением, вызванным чуждым человеческому существу действием – убивать одному другого.
Басманов хотел, было, поднять руку и стереть с лица пороховую копоть, но рука не поднялась. И он только откинулся назад, прижался спиной к стене, и вновь застыл неподвижно. Он не испытывал радости победы, горечи разочарования, ему хотелось
22
только вот так сидеть и сидеть недвижно, ощущая благодать внезапно наступившей тишины.
Неожиданно он почувствовал, как плечи коснулась чья-то рука. Он открыл глаза.
- Батюшка, слава Господу Богу, живой, - сказал, вглядываясь ему в лицо, новгородский воевода. – А я уж плохое подумал. Водицы испей. – Он обратился к стоявшему за ним стрельцу, и, приняв из рук ковш, передал Басманову. – Испей, испей… По себе знаю – сей миг водицы – самое что ни на есть лучшее.
Басманов слабой рукой взял ковш и припал к краю. Вода влилась в него свежей, бодрящей струей и тогда он, обливая грудь, начал пить большими, жадными глотками.
- Вот-вот, - ободрил воевода-старик, - пей, пей. То добре.
Когда Басманов поднялся на ноги и, поддерживаемый воеводой, глянул со стены в степь, тот сказал, успокаивая: