Басманов избавил его от расстриги.
Басманов сказал об этом Семену Никитичу Годунову, царскому родственнику, которому царь во всем доверял. В Семене Годунове возбудилась зависть к Басманову, и он сказал последнему:
- Ох, мне сон был, что этот Дмитрий истинный царевич.
Слова эти запали в сердце Басманова. Раздумье взяло его. Сердце его не лежало
29
к Борису, верить он ему не мог. Знал, что Борис готов сулить золотые горы, а потом, когда беда минет, то не сдержит обещания, а еще и погубит его. Уже со многими он так поступал. Басманов, несмотря на уверения Бориса и на почести, убеждался, что с Борисом воюет истинный Дмитрий, и готов был перейти к нему.
XYIII
Всю последнюю неделю ночами на крыше государевых хором плакал сыч. Утихал ненадолго и снова заводил. Жутко! Ох, как жутко! Холопы с крыши не слазили, тарахтели в трещотки, колотили палками по кровле, но сыч не унимался.
- Знамение!
- Ведун крылатый!
- Аль, неизвестно к чему? Царевич объявился!
- Во-во! Дмитрий – сын родного Ивана. Отсидел Борис на царстве.
Злорадствовали государевы недруги. На обедне в Успенском соборе Черкасский с Голицыным стояли вместе. Улучив момент, просудачили.
- С того света безвинно зарезанный младенец весть дает, - сказал Черкасский на ухо Голицыну.
- Твоя правда, князь Иван Борисович, - поддакнул Голицын.
И тут же, дружно вздохнув, бухнулись на колени. Глухо ударили лбами о каменный пол.
- Прости, Господи!
Ночами виделись Борису кошмары. Он пробуждался в страхе, звал спавшего у двери боярского сына Митрашку. Отрок, недавно взятый во дворец, всполошено подхватывался, зажигал свечу.
- Проклятая птица, - бранился государь, - и откуда залетела?
Борис надевал валенки, накидывал на плечи тяжелую шубу, и, держа в вытянутой руке свечу, бродил по хоромам. Темно. Тусклый свет вырывал из мрака настенную роспись, высокие своды. В золотой царицыной палате, построенной недавно, стены белые, картинами не расписаны. Холодно, в печах перегорело. Поворачивал в опочивальню государыни. С Марьей вдвоем коротал ночь.
По утрам в Трапезной ждали царского выхода государевы родственники и иные бояре, мягко ступали по дорогим восточным коврам. Разговаривали мало, умничали. Чать не обычные бояре, думные. У Семена Никитича Годунова и патриарха Иова излюбленное место у муравленой печи. Станут спиной к изразцам, греются. А Петра Федоровича Басманова больше к оконцам тянет. Знай, водит ногтем по цветной слюде, свое соображает. После Новгород-Северского Басманов у государя в особой чести. На зависть другим боярам и даже Семену Никитичу Годунову, в любимцах царских ходит.
Борис появился не один, с сыном, царевичем Федором. Опираясь на его плечо,
подходил к боярам. Те разом низко изгибались, отставляя зады. Царь бледный, измученный бессонными ночами, бодрился. Едва бояре заканчивали кланяться, говорил каждый раз одно и тоже: