Царь Федор призвал Басманова во дворец и принял его в тереме матери, где находилась также и царевна.
- Петр Федорович! – сказал юный царь. – Почитаю тебя семьянином нашим и хочу побеседовать с тобою в присутствии милых сердцу. Завтра ты отправляешься к войску и там должен решить участь России. Служи нам, как ты служил отцу моему. Клянусь тебе, что награжу тебя свыше твоих надежд…
Басманов бросился на землю и перед святыми иконами поклялся страшною клятвою служить верно царю законному и царице-матери.
- Петр Федорович! – сказал царь. – Не как от слуги, но как от верного друга требую от тебя советов. Скажи откровенно, смело, что я должен сделать, чтоб привлечь любовь народа моего.
- Государь! Народ всегда расположен любить царя, - сказал Басманов, - и ничего нет легче для царя, как приобрести любовь народную. Вся трудность и вся мудрость царствования состоит в выборе мужей, которым вверяется исполнение воли царской, и которые допускаются к доверенности государя. Выбор вельмож есть гласная исповедь царя – мерило, которым народ измеряет любовь царскую к себе и возраст царю своею любовью.
- Познаю мудрость твоих советов.
Басманов молчал. Царь встал и промолвил:
- На тебя вся моя надежда, Петр Федорович. Ступай с Богом, отправляйся к полкам и силою оружия покончи со смутой.
Басманов заверил царя Федора служить ему верно, вора разбить и, изловив, в Москву доставить, покончить со всякой смутой.
Хоть и обещал Басманов покончить со смутой на Руси, однако брало сомнение. Нелегкую ношу взваливает на себя. “Кабы раньше, в самом начале, когда самозванец рубеж переступил, иное дело. На худой конец вручили бы воеводство в ту пору, когда самозванец под Путивлем и Кромами топтался”. В то время царь Борис повел с Басмановым речь о том, да вскорости замолчал. Видать, родовитых бояр и князей остерегался. Ныне же самозванец в силе великой и успех ему сопутствует.
Шел Басманов, покидая царские хоромы, голову опустив, борода смолистая, кудрявая. В переходе полумрак, горели редкие свечи. Поздно, и в покоях безлюдно и тихо. Вдруг в сенях кто-то ему дорогу заступил. Басманов глаза поднял и ахнул удивленно: царица Ксения перед ним стояла и говорила тихо, но решительно:
- Не суди меня строго, Петр Федорович, что остановила тебя. Не случайно я здесь – выхода твоего караулила. Знаю, утром Москву покидаешь, оттого и увидеть тебя захотела, сказать на прощанье. Люб ты мне, Петр Федорович. Вишь, сама тебе о любви
своей признаюсь. Воротишься с победой, тогда, коли по сердцу я тебе, упрошу мать и
брата замуж за тебя отдать…
Онемел Басманов, не знал, что и отвечать. Вот ведь как храбра царевна! По
41
всему видать в мать, Марью Григорьевну, одной с ней скуратовской породы. Марья, сказывают, в молодые годы Бориса Годунова на себе женила, теперь вот Ксения его, Басманова, выбрала.
А царевна шепчет:
- Молчи, Петр Федорович, и слушай! Мил ты мне и давно в сердце моем. Ночами снишься мне!... - Протянула руку, погладила Басманова по щеке. – Любимый мой, ненаглядный. – Прижалась к нему, шепча: - Обними меня, поцелуй…
Басманов будто меда хмельного отведал. Подхватил, легко поднял Ксению на руки. Губы у нее горячие, влажные. Но Ксения неожиданно отстранилась, промолвила:
- Пусти! Воротишься, твоя буду.
И скрылась.
XXYII
Воевода Петр Федорович Басманов сидел один в комнате в своем доме в Китай-городе и при свете лампады перебирал бумажные свитки, выкладывая на счетах число воинов из каждой области. Вдруг постучались у ворот. Верный слуга отпер, и через несколько минут вошел в избу брат боярина окольничий Иван Федорович Басманов, бросил шапку на скамью, присел и сказал:
- Худо, худо брат! Какой-то бес обуял сердца и умы. Нет ни согласия, ни усердия между боярами и они как конь без узды, мечутся без дороги, через пень и колоду, сами не зная куда. Бывало, никто не смел пикнуть против воли царской, а ныне так все судят да рядят, и в каждом доме завелась душа. Князь Федор Хворостин был на пиру у князя Никиты Трубецкого и порассказывал мне такие вещи, что верить не хочется!
- Беда государству, когда что голова, то совет, что сердце, то воля! – возразил Петр Федорович. – Если нет силы, которая бы могла держать на привязи страсти и управлять умами, царство рушится. Теперь нет этой силы!
- Бояре взбеленились! – сказал окольничий. – Так и ревут: не хотим Годуновых! Правда, надоел наш царь Борис, но пуще надоели его гордые, бестолковые и свирепые свойственники. Ведь один Семен Никитич стоит татарского набега, чумы, голода и пожара. Ну, где тут видно мудрость царя Бориса, чтоб держать при себе этакого злодея? Поневоле народная любовь простынет, когда такая льдина заграждает путь к престолу. Как бы то ни было, но что посеяли, то и выросло. Молчали, терпели, а теперь вдруг завопили и разбрелись в разные стороны.