Глава третья
I
Двадцатого июня Москва проснулась от колокольного звона. По приказу Басманова звонили во всех церквах. Толпы народа потекли к Коломенской дороге встречать царевича Дмитрия.
Людей было так много, что они не умещались вдоль улиц. Чтобы лучше видеть царевича, многие лезли на крыши домов, забирались на деревья. Были густо облеплены и городские стены.
Царский поезд двигался неторопливо. Впереди рота польских гусар в блестящих на солнце кирасах с белыми плюмажами на шлемах. Далее царевич в платье из серебристой парчи, на голове – бобровая шапка, под ним гарцевал, косясь глазом на толпу, белый аргамак. Плотно к нему, стремя в стремя, его телохранители – польские дворяне, разодетые в разноцветные бархатные костюмы. Следом – ближние бояре в меховых шубах, разукрашенные золотым шитьем и драгоценными камнями, и снова польские и казацкие эскадроны. Чуть поотстав, следовало русское войско.
Между царским поездом и Кремлем постоянно сновали гонцы, через которых Петр Басманов докладывал о положении в городе. У Калужских ворот царевича встречали бояре, именитые гости, лучшие посадские люди. Поклонившись в пояс, они подали Дмитрию поднос с хлебом-солью, который он принял, не слезая с лошади и передав тут же своему личному секретарю Яну Бучинскому. Встречающие пали ниц, разразившись криками:
- Дай Бог тебе здоровья!
Их поддержали москвичи, облепившие стены и ворота.
Приподнявшись на стременах и подняв вверх правую руку, царевич ответил:
- Дай Бог вам тоже здоровья и благополучия! Встаньте и молитесь за меня.
У моста через Москву-реку Дмитрий приказал царскому воинству остаться в стрелецкой слободе, а сам с верными ему поляками и казаками перебрался на левый берег. Едва его конь миновал крепостную стену Китай-города, как внезапно налетел шквалистый ветер, поднявши тучи песка. Народ, встречавший царевича на Красной площади, повалился ниц, вопя:
- Господи, помилуй нас, грешных!
Ветер стих также внезапно, как и налетел. Царевич беспрепятственно достиг лобного места.
Посадские и торговые люди восторженно бросали вверх шапки. Особняком
61
стояли пышно одетые московские дворяне. С откровенным любопытством оглядывали они царевича, стараясь определить, есть ли сходство с Иваном Грозным. Под
аккомпанемент веселой польской музыки Дмитрий прошел с Красной площади в Успенский собор, где приложился к иконе Божьей Матери. С Успенского собора он отправился в Архангельский собор, где он собрался с духом и произнес несколько слов, которых от него все ждали. Приблизившись к гробу Ивана Грозного, он сказал:
- О, мой родитель! Я оставлен тобой в изгнании и гонении, но я уцелел отеческими твоими молитвами.
Расчувствовавшись, народ плакал вместе с ним, видя в умильных слезах царя живое свидетельство его искренности. Да и мог ли кто-нибудь другой, кроме сына, рыдать над гробом отца.
Их Архангельского собора Дмитрий отправился в благовещенскую придворную царскую церковь. Там, после молебна, протоирей Терентий произнес ему приветственное слово. После посещения Благовещенской церкви Дмитрий вместе со всем кортежем направился в Кремль. Встречавшие его Голицын и Басманов хотели, было, его препроводить во дворец Бориса, но Дмитрий только сверкнул глазами:
- Ноги моей там не будет. Приказываю снести до основания змеиное гнездо.
- Мы же тебе там опочивальню приготовили, - растерянно сказал постельничий Семен Шонкин.
- Перенесите во дворец Федора моего старшего брата, - приказал Дмитрий. – А пока устройте меня в другом месте. Отправимся в Грановитую палату.
В палате, усевшись поглубже на трон, так, что короткие ноги не доставали пола и свободно болтались, он внимательно осмотрел бояр, которые пришли с ним и расселись по лавкам. Были здесь и старые, родовитые – Мстиславский, Воротинский, Шуйские, Голицыны, были новые – Татев, Лыков, Басманов. Царевич, облокотившись??? боком на поручень трона, рассматривал их с ироническим видом, радуясь, что “начальные” бояре теперь не будут иметь той силы, что прежде. Неожиданно он резко выпрямился, подозвал жестом Петра Басманова:
- А где Васька Шуйский?
Тот бросил вопрошающий взгляд на среднего брата Дмитрия:
- Где?
- Уж ты прости, царь-батюшка, занедужил наш братец Василий, лихоманка замучила…
- Проверь, - негромко сказал царевич Басманову. – Уж не гордыней ли та болезнь называется?
За стенами дворца не прекращался многоголосый шум.
- Что там еще? – встревожился Дмитрий.
Народ с площади не расходится, - объяснил Басманов.