- И все-таки делаешь ошибку, государь, - покачал головой Бельский. – Плохо ты Ваську Шуйского знаешь, если соберешься ему доверять.
- Лаской я большего добьюсь, - снова улыбнулся Дмитрий, потом снова посерьезнел. – Пора теперь и о коронации подумать. Однако не могу я принять царский венец без материнского благословения. Пора ее вызволять из Выкинского монастыря, куда ее Бориска по злобе своей упрятал. Надо, чтоб ехала в Москву со всей пышностью, как и полагается царице.
Василия, Дмитрия и Ивана Шуйских с их семьями повезли в ссылку, а дома и вотчины их взяли в казну по издревле заведенному в Московской земле обычаю.
XYI
Год обещал быть урожайным. Налилась щедро рожь, и по дворам на славу выдались лук и капуста. Радовались мужики – пахари и огородники, забыв недавние походы, копались в своих грядках стрельцы, веселели ремесленные слободы.
Ушли из-под Москвы последние казаки. Получив обещание награды и набив кошели, убрались в Польшу и Литву многие шляхтичи. Лишь пан Дворжецкий со своими ротами оставался в Москве.
О Шуйских судачить перестали, да и говорить-то о чем, не казнь, а так просто потеха. Петра Басманова Дмитрий совсем к себе приблизил, во всем доверялся.
Инока Филарета, которого Дмитрий возвратил с семьей из ссылки, патриарх Игнатий возвел в митрополиты ростовские. По церквам и соборам молебны служили о здравии царевича Дмитрия Ивановича и матери его инокини Марфы, в миру царицы Марии Нагой.
А в лесах и на дорогах стрельцы, посланные воеводами из разных городов, ватажных холопов ловили, чинили над ними скорый суд и расправу: почто на бояр и дворян руку поднимаете, от дел своих холопских бегаете…
Бояре к царским чудачествам непривычны. Бывает, заявятся утром в Трапезную палату, ждут-пождут государева выхода, а его еще со вчерашнего вечера след простыл. Дмитрий теми часами в деревянном загородном дворце гульбище устраивает с вином и музыкой. В полночь девок донага раздевали, забавлялись. Челядь прислуживала государю верная, на язык мертвая.
На игрищах одни и те же: царь с Басмановым да паны, гетман Дворжецкий и писчий человек при государе Ян Бучинский. И только девки, что на гульбище, одна-две новые. Тех, какие на потеху негодные и слезы лили, шляхтичи в лес увозили, а там куда девали, лишь им известно.
К утру гости валились, где кого сон сморил, а Дмитрий уходил на другую половину дворца, вот уже месяц там жила Ксения Годунова.
Стали на Москве поговаривать: девицы красивые исчезают, пойдут к вечере, а домой не ворочаются. Винили во всем литву и ляхов.
75
XYII
Один за другим возвращались из заточения сосланные Борисом, и всякое такое возвращение было праздником народу и славою царя.
Приехали дяди Дмитрия, Нагие. Возвращены Романовы.
Не успел Филарет отдохнуть от дороги, как к нему пришли гости. На Филарете
не грубая иноческая одежда, а шелковая, черная. На шее крест тяжелый, золотой. Высок, красив Филарет.
Вошли в гостиную князья Голицын с Черкасским.
- В кои лета свиделись, князья дорогие, самозванцу царю спасибо, - Филарет засмеялся.
Голицын сел за стол. Из-под насупленных бровей разглядывал Филарета. Сел за стол Черкасский.
- Не запамятовал, отче, как приезжал я к тебе в обитель? Советовались, как нам поступить.
Филарет поправил на груди крест, ответил:
- Аль можно это забыть! Помню тот приезд твой. Уповали на самозванца, чьими руками извели Годуновых. Однако теперь торопиться не надо, а то, как с князем Василием Ивановичем Шуйским может случиться: загреметь в ссылку. Нетерпелив тот оказался. Вот уж от кого не ждал.
- Да, жаль князя Василия, - вздохнул Черкасский.
- Неделю, как в Москве я, - снова сказал Филарет, - а и то не укрылось у люда на литву и ляхов недовольство зреет. Чую начало, ягодки впереди.
- Истину сказываешь, - поддакнул Голицын.
Филарет уперся в стол, поднялся.
- А о Шуйском, бояре, не печалиться надобно, а вызволять. В единой упряжке он с нами, до скончания. Завтра у самозванца буду, похлопочу о нем.
Как желанного гостя встретил Дмитрий митрополита Филарета. У двери Трапезной палаты за руку бережно взял, рядом с собой усадил.
- Рад тебя видеть, владыко.
- Здоров будь, государь! – проницательные глаза Филарета вонзились в Дмитрия.
Умен и хитер самозванец, вон как речь ведет. На митрополита глядит, головой качает.
- Зван, что с тобой Бориска вытворил, почитай, первого на Руси боярина, Федора Романова, в монастырь заточил!
Филарет промолчал. Молчал и сидевший в палате поляк, писчий при государе человек, Бучинский и боярин Власьев. У Бучинского голова маленькая, глазки угодливые, слова Дмитрия на лету ловит.