- Инокиня Марфа, поди, по тебе государю все очи выплакала! Ждет-пождет встречи с тобой, государь?
Поднял голову Дмитрий, насторожился, однако в словах Филарета подвоха не учуял, ответил:
- Думаю и я об этом, владыко. Нарядим послов за царицей Марией. Годуновы ее царского имени лишили, инокиней Марфой нарекли, вона в какую даль услали, мать с сыном разлучили, да Богу иное угодно.
76
- Нет роднее человека, чем мать, - тихо сказал Филарет. – Ни время, ни иноческий сан не властны над материнским чувством.
Дмитрий удовлетворенно качнул головой.
С тобой, владыко, согласен. Думая я, кто послом поедет. Выбор на князя Скопин-Шуйского да на постельничего Семена Шапкина падает. Молод Скопин, и мыслю, поручение ему не в тягость будет.
- Скопин-Шуйского, - протянул Филарет, - племянника Василия Шуйского. А где сам князь. Знаю, повинен он в пустозвонстве. По глупости своей.
Посуровел лицом Дмитрий.
- Так ли? А ведомо ли тебе, владыка, что князь Шуйский себе на уме, и не пустозвонство речи его, а зломыслие.
- Тем не менее, бью челом за князя Шуйского.
- Коль ты, владыко, за него просишь, так ради тебя прощу, верну в Москву. Но ежели еще брехать станет, аки пес бешеный, казню!
Хихикнул писчий человек Ян Бучинский. Филарет покосился. Щеки ляха бритые, на лысине крупные капли пота выступили.
Дмитрий сказал резко:
- Чему смеешься, пан Бучинский? Нет причины к зубоскальству.
В кабинете Дмитрия состоялся разговор.
- Кого из князей отрядим в Выкинский монастырь за моей матушкой?
- Мосальского! – предложил Басманов. – Верный тебе человек, если что…
- Дело говоришь! – согласился Дмитрий. – Но надо обязательно послать верховных бояр, оказать почесть царскую моей матушке – Мстиславского да Воротинского.
- Поедут ли? – усомнился Бельский. – Ломать шапку перед инокиней?
- После урока, данного Василию Шуйскому, поедут! – уверенно сказал Дмитрий. – И Мишку Шуйского с ними заодно, чтобы не говорили, будто я род Шуйских прижимаю. Да подарки царские матушке приготовить. Одежды парчовые, шелк, атлас. Каменьев и золота не жалеть для украшения. Отцу Макарию тоже быть с иконой Божьей Матери.
- Когда посольство должно быть готово? – спросил Басманов.
- Завтра пусть и отправляются, благословляем. А пока постельничего моего, Сеньку Шапкина, сюда пришли.
С Семеном был разговор с глазу на глаз.
- Настал черед сослужить, Семен, для меня службу! – сказал Дмитрий. – Ведь наши – сродственники тебе!
- Да, только дальше!
- Не важно. Главное, что инокиня Марфа тебе доверяет. Бери лучших коней и скачи скорее в Выкинский монастырь, чтоб был там допрежь посольства. Скажи ей тихонько, чтоб никто другой не слыхал: “Пробил твой час. Тот, кому ты нательный крест сына отдала, в Москве, на престоле. - Она свое обещание помнит. - Годуновым за слезы твои отомстил. А сейчас готовит тебе палаты царские в Новодевичьем монастыре, где покойная Ирина, жена Федора Ивановича, пребывала. А будут тебя бояре пытать, стой на своем – царевич спасся и ждет меня в Москве, чтобы прижать к любящему сердцу!” Запомнил? Тогда в путь, не мешкая. И не болтай, зачем едешь!
77
XYIII
Неделю отсыпался и отъедался князь Василий Иванович Шуйский. Мыслимо ли, на самом краю русской земли побывал, и кабы не заступничество Филарета, сгнил бы в
галичской земле. Ох ты, батюшка, теперь и подумать – зело страх забирает, а тогда в Грановитой палате и на Лобном месте, как затмение с ним, Шуйским, случилось. Откуда и храбрости набрался! Изнутри ровно бес какой подмывал на противность.
Вчера приходил проведать Шуйского Голицын. Битых полдня языки чесали. От него и узнал князь Василий Иванович, кому обязан возвращением в Москву. Сказывал Голицын: “Ты князь Василий Иванович затаись до поры, против самозванца ничего не говаривай, как бы беды не накликал”.
Шуйский и без его слов это на себе изведал. Шуйский охая – болели ноги – доковылял до зарешеченного оконца. В выставленную раму было видно, как на задней половине двора холопы скирдовали сено. Иногда ветер дул с той стороны, и тогда пахло сухими травами. Но князя Василия это не трогало. Его иное заботило. Шуйский думал о Филарете. Годить митрополиту надобно, силу большую он имел у бояр.
XIX
Басманов в одной исподней рубахе, в портках совсем ко сну изготовился. Напоследок напился холодной воды, холоп из родника притащил, зевнул. Душно, хоть и ночь. В хоромах погасли лишние свечи, затихло все, и только изредка в подполье заводили свою возню неугомонные мыши.