Ночами Басманова иногда одолевают сомнения, так ли он живет. Подчас мучила совесть. Хоть и не было у него любви к Ксении, но к чему дозволил самозванцу надругаться над ней? Теперь об этом вся Москва шепчется…
Тут совсем, неожиданно, забили в ворота, застучали.
- Эгей, отворяй!
Басманов подхватился, и как был босой, прошлепал в сени. “Кого там принесла нелегкая?”
- Есть кто живой? Вздувай огонь!
Басманов узнал голос Дмитрия, переполошился, не случилось ли какого лиха?
Но тот, веселый, ввалился в хоромы, и за ним Голицын с Власьевым, гетман Дворжецкий и лях Бучинский.
Заходило все ходуном.
- Не ожидал, Петр Федорович, гостей? Принимай, потешай!
Заметалась челядь, столы накрывают, мед и вино из подвала тащат. Басманова облачают. А самозванец хохочет громко:
- Да не напяливай кафтан! Дай телу роздых, и закружилось, дым коромыслом. Гуляй, не хочу. Власьев с третьей кружки вконец захмелел, в пляс пустился. Ян Бучинский гикает, в ладоши прихлопывает. Гетман Дворжецкий притянул к себе блюдо с мясом, ест жадно, чавкая, медом запивает, горланит:
- Швыдше, пан, швыдше!
Дмитрий Власьева подбадривает:
78
- Давай, Афоня, ломи коленца!
Голицын голову на стол уронил, а сам из-под кустистых бровей на все поглядывает. Вдруг Дмитрий поднялся, толкнул ногой лавку, направился к двери. Басманов за ним следом. На высоком крыльце остановились. Ночь звездная, но темная. Дмитрий опустился на ступеньки, сказал совсем трезво, будто и не пил ничего:
- Садись, Петр Федорович, - повременив, заговорил. – Ты думаешь, царь
Дмитрий на гульбище горазд? Не перебивай, слушай. Ошибаешься. Царству моему только начало. В жизни я лишку настрадался и теперь от радости ровно во хмелю. Однако вижу, пора потехам конец положить. Как-то сказывал я митрополиту Филарету о неустройстве на Руси, холопов в разбоях винил, да мыслю, не одни они повинны. Я нынче ко всему приглядываюсь, и дай час, Петр Федорович, на думе все скажу!
Для Басманова слова самозванца неожиданные, не знал, что и говорить. А Дмитрий уже о другом речь ведет:
- Жениться буду, Петр. Негоже, а государю тем паче, жеребенком-стригунком скакать. Завтра дума решит, кому за невестой ехать. Я мыслю в посольство нарядить Афоньку Власьева, он грамотен и не глуп.
- Уж ли в царицы кого высмотрел, государь? – удивился Басманов.
- Аль не знаешь? В Сендомире Марина Мнишек
- То ведомо. Но ты, государь, с Годуновой Ксенией повязан, и все о том знают. Ксения хоть и в загородном, одначе в твоем дворце живет. К чему же?
- А что Ксения? Была и не будет.
- Государь, прости за дерзость.
- Сказывай, не таи на душе.
- Вишь, как оно поворачивается? Бояре Ксению сызмальства знают. Она и пригожа и добра, а о Мнишек никому ничего не ведомо. Ко всему она веры латинской, как бы к Речи Посполитой не тянулась. И еще, чует моя душа, государь, вместе с Мариной повалит в Москву шляхта. Быть разговорам. Иль, может, ты Ксению в жены брать опасаешься, как она Годунова? Чать царица Марья – мать Ксенина, а царь Федор – брат? Уж не потому ль меняешь Ксению на Марину? Мыслишь, гиштория не простит тебе смерти Годуновых?
- Вона ты о чем? – протянул Дмитрий и пристально посмотрел в глаза Басманову. – Не дерзок ты, а храбр. Я же смелых люблю, потому и речи с тобой веду. Гиштория, сказываешь, не простит мне Бориса и семьи его? Ксения, коли женой моей станет, укором мне постоянным будет? Нет, врешь. Гиштория много прощает. Особливо тому, у кого власть в руках. Я тебе случай из самой гиштории припомню. Когда князь Владимир шел из Новгорода на Киев, он разорил Полоцк, убил полоцкого князя и всю его семью, а дочь Рагнеду силой взял в жены. Уразумел, ась? И простила ему гиштория. Еще примеров, аль, довольно? То-то. И не оттого я на Ксении Годуновой не женюсь, что остерегаюсь злых наветов, а потому, как Марину Мнишек люблю. Ксении же место в монастырской келье…
Еще о чем хочу сказать, Басманов. Знаю, мыслишь, если станет латинянка моей женой, так паны вельможные и король Сигизмунд мной помыкать будут. – Рассмеялся хрипло, головой покрутил. – А и нет. Я им земли русской не отдам и под их дудку плясать не собираюсь, пускай на то дум не имеют. – Поднялся, потер лоб. – Хватит, Петр, я, кажись, лишку, тебе наговорил. Забудь, особливо последнее. До поры не хочу с ляхами и
79
литвой ссориться, не время.
XX
18-го июля прибыла давно жданная царица – инокиня Марфа. Дано знать о ее приближении Дмитрию. Он выслал ей лошадей к троице. Оттуда она ехала в Москву.
Дмитрий выехал встречать ее в Тойпинском. Вся Москва повалила за царем. Зрелище было очень любопытное: всем хотелось посмотреть, как будет встречать мать сына, которого не видела с младенчества, и должна была столько времени притворно уверять всех, что его нет на свете, как будет приветствовать сын мать, который не видел ее с детства и не смел заочно назвать матерью. Царицу везли в карете.