На косогоре кони замедлили ход, к оконцу кареты подошел Скопин-Шуйский.
- Выглянь-ка, государыня, как встречают тебя.
Марфа увидела царский шатер и бояр, а дальше, толпы народа. Сердце тревожно ворохнулось.
- Господи, на все воля Твоя!
Окружили бояре карету, помогли инокине выбраться. Она узнала всех. Кому улыбалась щедро, кому кивала холодно, а от Шуйского отвернулась. Не могла простить, как он в Угличе после смерти Дмитрия в угоду Годунову винил Нагих и угличан в расправе над Битяговским.
От князя Василия Ивановича не ускользнуло недовольство Марфы, отошел в сторону. На ходу кивнул Голицыну:
- Не просчиталась бы инокиня.
Голицын хихикнул:
- Радуется, чать, сын Дмитрий из мертвых воскрес.
Басманов полы откинул, провел инокиню в шатер, бояр дальше порога не пустил.
За колготой не заметили подъехавшего Дмитрия. Он в коротком контушке, без шапки, соскочил с коня, бросил повод шляхтичу, и, не посмотрев ни на кого из бояр, вошел в шатер. У входа задержался на мгновение. Инокиня Марфа в черном монашеском одеянии, стояла посреди шатра, лицо бледное, глядит в упор.
Что творилось в ее душе? Может, виделся ей в самозванце чудом оживший, выросший не на ее глазах сын? Либо мучительно больно жало сердце оттого, что этот совсем чужой ей человек назвался Дмитрием?
А самозванец уже приблизился к ней, приговаривая:
- Матушка, матушка!
В груди у инокини давило, к горлу комок подступил. Упала бы, не поддержи ее Дмитрий. Целует он ее руки, о чем-то говорит, но Марфа только голос слышит.
Обняв инокиню за плечи, Дмитрий вывел ее из шатра, усадил в карету. Кони тронулись, и Дмитрий пошел рядом с каретой, заглядывал в открытую дверь, улыбался. Следом толпой валили бояре, шляхтичи.
В Москве зазвонили колокола, показался народ, но инокиня Марфа ничего не видела, она плакала.
80
XXI
Через три дня состоялось коронование Дмитрия, проходившее по его волеизъявлению без излишней помпезности. Правда, путь от дворца до Успенского
собора, где ждали его патриарх и высшее духовенство, был устлан красным сукном, поверх которого шла дорожка из золотой парчи. После торжественного чтения молитв Игнатий совершил священное миропомазание, и вручил Дмитрию взятые из казны
скипетр и золотое яблоко – державу. Затем высшие сановники государства, в том числе и сам патриарх, чередою пошли перед царем, смиренно целуя ему руку, помазанную святым елеем. Отсюда, под дождь золотых монет, которые пригоршнями бросали в него идущие по бокам Мстиславский и Воротынский, молодой царь отправился в Архангельский собор, где облобызал надгробия всех великих князей. Остановившись у могил Ивана Грозного и Федора Ивановича, произнес пышную речь, поклявшись вести дела по заповедям предков и согласуясь с волей боярства. Здесь из рук архиепископа Арсения он получил заветную шапку Владимира Мономаха.
Затем во дворце был дан пышный пир для всех, кто пришел поздравить царя. А наутро после богослужения в церкви, Дмитрий уже зачитывал в Грановитой палате новые указы. Боярскую думу он по примеру европейских дворов, преобразовал в государственный совет. В него вошли патриарх, который отныне постоянно должен был сидеть по правую руку государя, рядом с ним – четыре митрополита, семь архиепископов и три епископа. Получил боярство единственный оставшийся в живых из остальных братьев Романовых – Иван.
Почетный чин великого оружничего получил из рук государевых бывший опричник Богдан Бельский, а Василий Мосальский стал великим дворецким. Богдан Сутупов, похитивший в свое время для царевича казну Годунова, стал печатником и великим секретарем, а Пушкин-Бобрищев, первым возвестивший на Красной площади манифест Дмитрия, - великим сокольничим.
Вернулся из небытия попавший в опалу еще в царствование Федора дьяк Василий Щелкалев, чтобы вести дипломатические дела вместе с Афанасием Власьевым, получившим в награду за измену Борису польское звание подворного подскарбия.
XXII
Инокиня Марфа, покуда отделывали келью в Вознесенском монастыре, жила в кремлевских дворцовых покоях.
Затихли на время недоброжелатели Дмитрия, вона как сердечно встретились самозванец с инокиней!
Переживал князь Шуйский. Хоть и знал, что царица Мария Нагая злопамятна и не могла она забыть, как он, Шуйский, тогда в Угличе, в угоду Борису Годунову показал на Нагих (они-де повинны в угличском мятеже), однако в душе надеялся, что Марфа не станет мстить ему – все же иноческий сан носит.