- Выкатить к подворью пушки! – командовал Дмитрий. – Я думаю, это остудит их пыл.
Поздно вечером во дворец явились польские офицеры для переговоров.
- Неужели ты, государь, допустишь, - сказал с пафосом герой битвы у Добрыничей Станислав Борша, - чтобы пролилась кровь твоих верных союзников.
- Я не хочу этого! – живо возразил Дмитрий. – Ты знаешь, я умею быть благородным. И одарил вас всех сверх всякой меры. Но к чему это привело? От золота посходили? Каждый вместо одного по десять слуг себе завел. Пьянствуете, развратничаете! Обижаете москвичей. Как будто в завоеванном городе находитесь! Служите, как принято у нас, не желаете, от поместий отказываетесь. Вам подавай только звонкую монету…
- Когда тебе было тяжело, ты любил нас такими, какие мы есть! – запальчиво произнес Борша. – А теперь условия ставишь? Мы – свободные рыцари, и наши шпаги сходно купит любой монарх!
- В таком случае я вас не задерживаю, - бросил Дмитрий. – Получайте в казне жалованье за полгода и отправляйтесь по домам.
Такого отпора шляхтичи не ожидали. Борша переглянулся с остальными ротмистрами:
- Не боишься, государь, что твой трон без опоры останется? Твои князья только и ждут случая, чтобы нож тебе в спину воткнуть.
83
- Бог не выдаст, свинья не съест! – сверкнул глазами Дмитрий. – Народ меня
любит и не позволит покуситься на государя.
Ротмистры удалились, громко ропща на царскую неблагодарность. Басманов, присутствовавший при переговорах, спросил:
- А что с казаками будем делать? Тоже ведут себя как завоеватели.
- Тоже даже жалованье отпустить на низ. Пусть только Андрей Корела со своей станицей останется. Он славный воин и нам еще пригодится.
- Если не сопьется, - буркнул Басманов. – Деньги, что ты ему в награду дал,
прогуливает с утра до вечера. За ним вся московская голытьба из кабака в кабак шляется.
- Сопьется, так сопьется, - вздохнул Дмитрий. – Я ему не поп. Пусть живет, как знает.
- Однако поляки правду говорили, - заметил Басманов. – Бояр наших как они уйдут, пуще прежнего остерегаться надо.
- Что ж, на своих уже не надеяться? – усмехнулся Дмитрий.
- Воины они неплохие, - ответил Басманов. – Да вот только поднимут ли руку против своих русских?
- Богу одному известно. – Тихо ответил Дмитрий.
XXIII
В Польшу собирали царских послов. Дьяк Афанасий Власьев принимал по описи многочисленные подарки, предназначенные для будущей царицы.
Городу Кракову, а точнее его воеводе, Николаю Зебржидовскому, предназначался подарок со значением – необычайно красивый персидский ковер, на котором было изображено сражение. Знатным шляхтичам посылались дорогое вооружение и конское снаряжение. Воеводе сендомирскому Юрию Мнишеку дьяк вез сто тысяч рублей. Однако это вовсе не означало, что Дмитрий вдруг собрался сдерживать те обещания, что столь щедро надавал в Польше. Эти деньги предназначались для найма жолнеров, которые должны были войти в состав будущего войска царя.
Дьяки и подьячие, разная челядь посольская, отстояв молебен в Архангельском соборе, расселись по возкам и телегам, взгромождались на коней.
Сам посол царский Афанасий Власьев, великий секретарь и казначей государев, кряхтя, влез в громоздкую, обитую черной кожей карету, велел трогать.
Дорога предстояла длинная и утомительная. Мыслимо ли, от Москвы до Кракова! И нудно, и зад отсидишь. А что поделаешь? Ехал Власьев не по своей охоте.
Берег он паче глаза грамоты, одну – к королю Сигизмунду от самого государя Дмитрия, другую – от инокини Марфы к воеводе Мнишеку.
От дождя крупы коней мокрые, набрякла одежда ездовых и охранной дружины, в карете сыро и зябко. Забился великий секретарь и казначей в угол на подушки и ??? раз думает в страхе: “Кабы только невесту забирать, а то ведь за жениха отругаться подлежит. Это ему-то, Афанасию Власьеву, в шестьдесят годков!...Ха! Говаривают, невеста ягодка, а он, Афанасий, вокруг нее должен петухом скакать, увиваться…”
В ногах у него сундучок с драгоценностями, подарками Дмитрия Марине и королю. Государь, провожая Власьева, наказывал:
- Ты, Афанасий, коли случится, заведет Сигизмунд с тобой речь, твоего дела не
касаемого, ответствуй одно: не ведано. Я этих панов вельможных знаю, им чуток попусти,
84
болтни языком, они вмиг ухватятся, раздуют кадило. Выпытывать они горазды. А ??? всего остерегайся, чего ??? от моего имени. Ни-ни!
“Ты, государь, напрасно об этом печалишься, - думал Власьев. – К чему мне встревать в то, что другим решать дадено? Мне бы в пору свое исполнить, да в Москву