однако, и тайное поручение – встретиться с вождем рокошан Николаем Зебржидовским,
чтобы условиться о совместных действиях.
Вернулся из поездки в Польшу и Бучинский. Были у него тревожные вести.
- Мне не хотелось бы расстраивать тебя, государь, особенно когда ты готовишься к радостному событию – свадьбе, но мой долг предупредить – здесь зреет заговор.
- Надо было ехать в Краков, чтобы узнать, что делается в Москве, - деланно
рассмеялся Дмитрий. – Впрочем, думаю, что жало не удалось вырвать.
Бучинский молча кивнул.
- К сожалению, мне мало, что удалось узнать.
- Так, может, и заговора нет?
- Нет, есть! – твердо сказал Бучинский.
- Рассказывай все, что узнал.
- Когда я приехал в Самбор, меня, признаться, удивило, что Мнишек явно не спешит со сборами. То ему помешала свадьба короля, то русские платья для коронации Марины не готовы. Потом, когда я тайно повстречался с Зебржидовским, все это понятно. Самый мощный твой союзник Лев Сапега, который, не стесняясь присутствия короля на обручении Марины, громогласно назвал тебя царем, переметнулся в стан Сигизмунда.
Дмитрий вспомнил давний разговор, посмотрел на маржере:
- Видать, какую-то выгоду почуял!
- Видать, какую-то.
- Почуял Сапега другое, - возразил Бучинский. – Когда Зебржидовский приехал к нему для объяснений, гетман ему сказал, что в рокоши участвовать не будет потому, как ему доподлинно известно, что дни твоего царствования сочтены.
- Вот как? – криво ухмыльнулся Дмитрий. - Какая гадалка ему нагадала.
- Имени гетман не открыл. Сказал только, что был у него тайный гонец из Москвы от бояр. Хотел, было, к королю попасть, да у того медовый месяц с Констанцией, племянницей кесаря, никаких дел не ведает. Вот он и пришел к Сапеге.
- Зачем?
- Чтобы понять, зачем король дал русским такого негодного правителя – в православии не крепок, постов не соблюдает, распутничает…
Дмитрий, придя в ярость, забегал по комнате, пиная, шныряющих под ногами собак:
- Ох, доберусь я до этих умников! Песья кровь!
- И просят нижайше те бояре короля, - невозмутимо продолжил Бучинский, - чтобы не поддерживал он тебя в случае твоего свержения…
- Вот им, - сделал непристойный жест Дмитрий.
- А чтобы короля задобрить, просят заговорщики его согласия, чтобы на престол возвели сына королевского Владислава.
- Этого щенка! Он же католик! – Приступ ярости царя сменился смешливостью. – Ну, мудрецы толстопузые! Дознаться бы, кто это осмелился такое удумать.
90
- Я думаю, что это интриги Шуйского! – твердо сказал Бучинский.
- Думаешь или знаешь? – испытующе глянул царь.
- Думаю. Ведь я предупреждал, не возвращай его ко двору.
Дмитрий отмахнулся со смехом:
- Что вы с Басмановым этого старого дурня боитесь? Согбенный, глаза слезятся,
улыбка постная, Кто его послушает? Уж скорее способен на такое Васька Голицын. Вижу,
таит он на меня обиду с тех пор, как я Нагого, а не его сделал конюшим, первым лицом в государстве.
- Он же первый прибежал к тебе под Кромами! – напомнил маржере.
- Вот-вот. Запомни, мой верный Жак, кто раз изменит, изменит и второй. Молод, воин знатный. За такими могут пойти. Впрочем, я и его не боюсь. Петька Басманов, если
что, измену за версту почует. Да и ты, Жак, со своими гвардейцами целой армии стоишь. Пусть только сунутся! И покровителю ихнему, Сигизмунду, мы кровь испортим. Как Зебржидовский, не думал?
- Рвется в бой.
- Ну, и отлично. Мы с ним и без Сапеги обойдемся.
XXYIII
Прибыло в Москву папское посольство монахов-иезуитов. Поселили их в Кремле, в доме, что рядом с патриаршими палатами. Православный люд роптал:
- Вишь, как новый царь латинян привечает!
- Иезуиты, да со святыми храмами рядом! Богохульство!
Заикнулся патриарх Игнатий об этом Дмитрию, а тот его на смех поднял:
- Аль латиняне псы лютые, кусаются?
Сам посол, епископ Александр Рангони, из хором редко нос высовывал, зато монахи-иезуиты по Москве шныряли, ко всему приглядывались, слушали.
Вечерами сходились монахи-иезуиты, шептались о том, что увидели и услышали, и их рассказы были неутешительные. Люд в Москве не только к ним, католикам, неприязнь высказывал, но даже о своем царе непристойно отзывался. Епископ Александр приходил к выводу, что в Ватикане напрасно вынашивают планы на объединение двух церквей. Если новый царь и будет склоняться к этому, ему воспротивятся московиты.
Папских послов принимали в Грановитой палате. Епископ Александр Рангони, порог переступив, едва не ахнул. Сдержался. И не размеры палаты поразили посла, а красота дивная, торжественная: роспись стен и своды высокие, цветастые стекла оконцев играют, и все это огромное и величественное. И полы подобно мрамору итальянскому, только еще чудеснее.