- Какого ответа ждешь, государь? Ты, чать, не слыхал. Аль запамятовал? Тогда у меня, сидючи на крыльце, не я ли разговоры злоязыкие предрекал? Ты же, государь, моим словам веры не дал, не по нраву они тебе пришлись. Обсела тебя, государь, шляхта, не к добру это!
- Помню! – перебил Басманова Отрепьев. – Дерзок ты! Однако я тебя прощаю. Ты меня винишь, а разве могу я избавиться от панов? Они со мной от Сендомира до Москвы шли, слышь, Петр?
- Твоя воля, государь, но люд ропщет. И что еще будет, когда твоя невеста со своими рыцарями явится?
- Изведем крикунов, Петр, на Москве палачей предостаточно. Те же из бояр, кто на меня недовольство таит, смирятся, как Шуйский.
- Добро б так! Но вот ты князю Василию, государь, веришь, а я нет. Коварен он.
Дмитрий засмеялся.
- Шуйский ныне хвостом виляет, как побитый пес.
- Кабы этот пес, государь, исподтишка не укусил.
На льду мальчишки в снежки дрались. Дмитрий коня осадил, долго глядел. Сказал:
- Слышь, Петр, надобно нам какие-нибудь забавы придумать. Отвлечь люд от дурных дум.
XXXYIII
Утомительно тянулось время для великого секретаря и казначея Афанасия Власьева, дни долгие, однообразные, спал да ел – и нет иного дела. Дома это незаметно, а
103
тут выглядывай, нет ли каких вестей из Москвы.
Побывал Власьев на свадьбе короля с австрийской эрцгерцогиней. Отстоял, отсидел и конец. Московский посол даже лицом сдал. Похудел, злой. Воевода Мнишек как отбыл в Сендомир, так и жил там. Никакого намека не подавал, что собирается в Москву.
XXXIX
На Великий пост, наконец, гуляли давно объявленную свадьбу князя
Мстиславского. В гостях недостатка не было. Одних панов вельможных за сотню да своих бояр понаехало. Хоть многие из них и не рады, не по-русски свадьба, в пост, но сам государь в посаженных отцах. Жених в дружки князя Голицына выбрал. Поохал князь Василий, а куда деваться, не откажешься.
Ляхи на свадьбе в бубны выбивали, в трубы дудели, плясали. Срамно! Но видать, в угоду царю решил князь Мстиславский жить на иноземный манер.
Жених не молод: борода в серебре и зубов половину растерял, да и невеста перестарка. Однако имениты, чать, сестра двоюродная царицы – инокини Марфы. Отныне же князь Мстиславский с царем породнились.
Московский люд насмехался:
- Собаки линяют, а бояре свадьбу гуляют! Из-эх! Люди добрые, что деется!
Злобились православные попы:
- В какие века водилось, чтоб православный в пост женился? Никогда такого на Руси не знали!
Попы ругали патриарха Игнатия, зачем венчал Мстиславского, догматы церкви нарушил! Бояре на свадьбе шушукались. Митрополит Филарет, будто невзначай, одному, другому шепнул:
- Не к унии ли гнет Игнатий? От чего с латинянами заигрывает?
Знал Филарет, его слова из уст в уста передавать будут. Посеял митрополит Филарет семя сомнения, и оно должно было дать свой исход.
А Шуйскому и Голицыну Филарет сказал:
- Глумится царь вместе с иноземцами над нашими обрядами. А ведь не глуп!
- Князь Мстиславский у царя в шутах ходит, - заметил Голицын.
Шуйский сплюнул:
- Не свадьба, а балаган какой-то. Зело дурень государь, в латинстве погряз сам, аки свинья в дерьме, и нас туда затягивает.
Голицын заметил:
- Не этого ль мы выжидаем? К этому ведем. Поди, выискивали самозванца на Годунова, подумывали, как с престола его уберем, а он сам нам это облегчает, погибель себе ускоряет.
Митрополит Филарет недовольно сдвинул брови:
- Да, сделали свое иезуиты. Не прошли для самозванца ни Гоща, ни Сендомир, ни Краков. Трудно, трудно будет ему усидеть на царстве.
- Час близится, и петух прокукарекает. – Зло проговорил Шуйский. – Нам надобно готовыми быть.
- Господи, - митрополит Филарет широко перекрестился. – Укрепи дух наш,
104
помоги искоренить скверну.
- Стрельцов смущать, они на иноземцев зело злы, - влез в разговор Татищев.
- Истинно, - поддакнул ему Михайло Салтыков.
А Шуйский свое:
- Каждый из нас челядь свою выпустит, как собак из жарни. Начинать надо, а люд и стрельцы довершат.
Тут Шуйского Филарет перебил:
- Не спешите, бояре. Когда гнев застит разум, не бывать добру. Дадим еще государю поцарствовать, а иноземцам похозяйничать, и москвитяне уподобятся пороху.
- А надо ли? – Маленькие, глубоко запавшие глазки Шуйского недоверчиво насторожились. Уж не хитрит ли Филарет?
- Аль сомнение держишь? – нахмурился Филарет. – Не запамятовал ли ты, князь Василий Иванович, кто на этого самозванца указал? А когда ты, князь Василий Васильевич, - митрополит повернул голову к Голицыну, - ко мне в монастырь за советом явился, тебя сомнения не глодали, не я ли тебе сказывал: “Самозванцу поможем, он Бориску свалит, род Годуновых изведем, а уж его самого одолеть проще”. Я ли всего этого не предвидел, бояре?