Юрий Мнишек ловко извлек из рукава свиток с заранее написанной речью и
106
зачитал ее с большим воодушевлением. Чувствовалось, что над ней усердно поработал человек, несомненно, обладающий поэтическим даром.
- “Язык не в состоянии изъяснить моего восхищения! Я могу только поздравить ваше императорское величество и в знак неизменной глубочайшей покорности с благоговением облобызать ту руку, которую прежде я жал с нежным участием хозяина к счастливому гостю. Молю Бога Всемогущего даровать нашему величеству здравия и мир,
во славу Его Святого имени, в страх врагам христианства, в утешение всем государям европейским. Да будете красою и честью этой могущественной державы!”
После речи воевода подошел к государю поцеловать его пуку. За воеводою были
допущены к руке государя и родные Мнишека, давние приятели Дмитрия.
По окончании целования руки царь встал. За ним все встали. Царь подозвал воеводу к трону и просил его на обед, а Басманов от имени царя приглашал обедать прочих панов и дворян польских.
XXXXI
Когда воевода с передними телегами прибыл в Москву, нареченная царица находилась в Вязьме, где стоял дворец Бориса. Тут пробыла она три дня, потом выехала, и, доехав за несколько верст от Москвы, остановилась в приготовленных для нее шатрах, тех самых, где угощал царь панов после медвежьей травли. Марина со своим поездом прожила в этих шатрах два дня. В это время в Москве приготавливали ей почетный въезд на день 3-го мая. Наконец, того дня воевода приехал из Москвы к дочери, чтобы с ней вместе участвовать в торжественном въезде.
Рядом с Мариной ехавшие к московскому государю послы Речи Посполитой, Олесницкий и Гонсевич, поехали вперед и достигли Москвы прежде нареченной царицы.
Вслед за послами ехал обоз Марины, а потом ехала и сама Марина.
- Эй, люди добрые, царская невеста едет! – Приставы стучали палками по воротам, барабанили в двери. – Встречать!
Марина Мнишек от Москвы еще в нескольких верстах была, а в городе уже тьма народу. Кто не пожелал, того приставы силком погнали. День хоть и май, сырой да пасмурный. Дождь то припускал, то переставал. Народ вдоль дороги теснился.
По другую сторону дороги – царское войско: стрельцы пешие, казаки и гайдуки конно. На стрельцах и казаках кафтаны красного сукна, белые перевязи через грудь.
Едва невесты поезд завиделся, ударили бубны, зазвенели литавры. Бояре и паны навстречу тронулись. Впереди гайдуки дорогу расчищали от любопытного люда. За каретой царской невесты кареты вельможных панов и бояр. Шляхтичи конно, отряд за отрядом, при оружии. В народе голоса раздались:
- Никак на рать собрались!
- Ого, целое войско Мнишеки в Москву привели.
- Выкуп за невесту заломят изрядный!
- Поди, русской землицей самозванец рассчитываться пожелает!
- Эй, кто там языком болтает?
Приставы в толпу кинулись выискивать, а народ над ними насмехается, будто невзначай толкает.
Смотрит Марина в оконце по сторонам. Издали увидела Кремль, и дух
107
захватило. Стоит на холме, красуется зубчатыми стенами, башнями стрельчатыми. А из-за стен позолоченные главы церквей высятся, крестами разными украшены.
Звонко застучали копыта коней по вымощенной булыжником площади. Гайдуки народ по пути разгоняли, плетками хлестали. У Кремлевских ворот музыканты дождались. Заиграли трубы веселую плясовую, под нее и в Кремль въехала. Свернули к монастырю, остановились.
Подбежали бояре, засуетились, помогли Марине выйти. Мстиславский знак подал, и повели бояре Марину в монастырь на поклон к инокине Марфе. Инокиня Марфа встретила ее, как хозяйка, с радушием. Марина должна была некоторое время ютиться в
Вознесенском монастыре, другие поляки разъехались по тем помещениям, которые были им отведены. Царь с Басмановым были во все продолжение торжественного въезда в толпе народа, и вслед за невестою приехали в Вознесенский монастырь, где царь имел с ней первое свидание после долгой разлуки.