- Мы на все согласны! – сказали они. Мы присягаем вместе жить и умирать! Будем тебе, князь Василий Иванович, и вам, бояре, послушны: одномышленно спасем Москву от еретиков безбожных. Назначь нам день, когда дело делать!
Шуйский сказал:
- Я для спасения веры православной готов теперь принять над вами начальство. Ступайте и подберите людей, чтобы были готовы. Ночью с пятницы на субботу, чтобы были отмечены дома, где стоят поляки. Утром рано в субботу, как услышите набатный звон, пусть все бегут и кричат, что поляки хотят убить царя и думных людей, а Москву взять в свою волю. И так по всем улицам чтоб кричали. Народ услышит, бросится на поляков. А мы тем временем, как будто спасать царя, бросимся в Кремль, и покончим его там. Если не удастся, и мы пострадаем, то купим себе венец непобедимый и жизнь вечную, а когда будем спасены, то вера христианская будет спасена во веки.
В заключение Шуйский и бояре надавали всем множество обещаний. Сулили дворянам города в управление, повышение по службе, гостям и торговым людям льготы. Положили, чтоб после низвержения самозванца не мстить никому и не поминать старого.
Наутро заговорщики в людных местах города сходились с приятелями, знакомыми и вербовали их в число соучастников. Они сновали по городу и по рынку, толкались в народных сходках и возбуждали народ против поляков. В это время из Кремля повезли большие пушки за Сретенские ворота, где множество рабочих рук
насыпали вал и строили сруб. Предполагалось сделать примерную крепость для потехи. Царь прикажет одним брать, а другим защищать. Дмитрий хотел удивить всех на этот раз. В то же время велено приготовить на поле обед и попойку для народа: царь хотел, чтобы все веселились. Поляки толковали и хлопотали о рыцарском турнире в честь новобрачной
113
царственной четы. Это было кстати заговорщикам.
- Смотрите, - говорили они народу, - что это затевают нехристи! Это они собираются извести всех бояр и московских людей, которые сойдутся на их проклятое
игрище: одних перебьют, а других перевяжут, и дворян и дьяков, и гостей, и всех лучших
людей возьмут и отвезут к королю в Польшу. А потом придет сюда большое королевское войско и покорит нас, и станут искоренять истинную православную веру и вводить еретичество – скверную и проклятую веру латинскую и лютеранскую на погибель душ христианских. Запасайтесь, братцы, оружием, чтоб не даваться в руки неверных.
XXXXIX
Когда Дмитрий в четверг к вечеру направился, было, в покои царицы, один из охранников вырос на его пути, застыл в почтительном поклоне.
- Что тебе, немец? – ласково спросил Дмитрий.
- Государь, тебе грозит сегодня опасность.
- Откуда знаешь? Смотри на меня – вскричал царь, хватая лифляндца за поручень алебарды.
Охранник поднял голову, прямо глядя честными, преданными глазами:
- Наши гвардейцы слышали разговоры по Москве, что сегодня заговорщики собираются напасть на дворец.
- Какие заговорщики?
- Точно не знаю. Наверное, кто-то из князей со своим отрядом.
Дмитрий обернулся к шедшему следом Басманову:
- Слышишь?
- Я давно говорю, государь, что есть против тебя заговор. Я б схватил этих Шуйских – и на дыбу. Живо все выведаю!
- Шуйских не трогай. Не пойман – не вор. Вон Дмитрий как мне скамеечку подносил и ноги гладил. Эти на всю жизнь напуганы. Что сейчас делать будем?
- Надо поднять стрельцов!
- Ты их до утра собирать будешь, не соберешь. По печкам с бабами лежат. А потом, если тревога ложная, сраму не оберешься. Шли гонца в казармы, пусть все алебардщики и драбанты являются сюда. А я напишу записку князю Вишневецкому, чтоб подослал своих гусар и пехоты Домороцкого.
Вскоре дворец был оцеплен тройной охраной алебардщиков, появившиеся в Кремле гусары открыли отчаянную стрельбу в воздух. Заговорщики так и не появились, хотя на темных улицах Москвы то там, то сям, лазутчики Басманова углядели какое-то движение людей. Схватили с оружием, однако, лишь одного. Боярин Татев, взявшийся за расследование, скорбно доложил царю поутру:
- Умер на дыбе.
- Но он же кричал: “Смерть царю!”
- Кричал, пока пьяный был. А протрезвел, так оказался скорбен умом. Так и
умер, не покаявшись.
- А кто таков? Чей слуга? – с подозрением спросил Дмитрий.
- Не дознались, - горестно развел руками, высунувшимися из длинных рукавов,
Татев. – По одежде – так вроде посадский. Говорю, пьян был.
114
Дмитрий облегченно рассмеялся. С насмешкой взглянул на вытянувшегося в рост у двери охранника.
- Русские говорят, у страха глаза велики. Мои солдаты должны ничего не бояться. И всякие бабьи слухи поменьше слушать. Тебе ясно, мой солдат?