Выбрать главу

Только посмотрите, как скверно была выполнена работа и как мы страдаем из-за тупости наших создателей!

Это было в те времена, когда боги жили на земле как смертные, — вспахивали землю и ухаживали за стадами. Но лишь потому, что они были богами, им не угодно было самим работать на себя, поэтому зерно сгорало под солнцем, а скот пал — и боги изголодались. Поэтому мать моря Намму пришла к своему сыну Энки, который тогда лениво пребывал в счастливой земле Дильмун, где лев не убивает добычи, а волк не хватает ягненка, и рассказала о скорби и бедах его товарищей-богов.

— Восстань со своего ложа, — сказала она ему, — используй свою мудрость и сделай нам прислужников, которые будут делать нашу работу и угождать нашим желаниям.

— О, мать, — ответил он, — это можно сделать.

Он повелел ей опустить руки в бездну моря и с самого дна зачерпнуть пригоршню глины. А потом Энки и его жена, мать земли Нинхурсаг, и восемь богинь взяли глину и слепили из нее первое смертное существо и сказали:

— Наши слуги будут такими.

Энки и Нинхурсаг — на радостях от того, что им удалось сделать — дали великий пир для всех богов и показали им, как создание человеческого рода облегчит им существование.

— Смотрите, — сказали они, — у каждого из вас на земле будут угодья, а эти существа примут на себя ваши обязанности и будут угождать вашим прихотям. Это будут прислужники, чей удел — работать. Над ними мы поставим надсмотрщиков, надзирателей и проверяющих, а еще выше — царей и цариц, которые будут жить во дворцах, подобно нам, — с управляющими, кастелянами, прислужницами и возничими. И весь — род человеческий будет работать на нас день и ночь.

Боги захлопали в ладоши и осушили множество чаш вина и пива. Все они упились на радостях.

В опьянении Энки и Нинхурсаг продолжали лепить из глины фигурки. Они породили нечто, без мужских и женских органов, и сказали, то это будет евнух, чтобы сторожить гарем царя. Это их очень рассмешило. А затем они создали страдающих всякими болезнями духа и тела и тоже выпустили их. А в конце концов они породили существо с именем Я-Рожден-Так-Давно, чьи глаза потухли и помутнели, чьи колени не гнутся, а ноги не стоят. Так в мир явилась старость, так пришли в него болезни, безумие и все, что считается злом и проклятием. И все это — лишь пьяная шутка бога Энки и его жены богини Нинхурсаг — матери земли. Когда мать Энки, мать моря Нимму, увидела, что он натворил, она изгнала его во веки веков в бездну океана, где он до сих пор и пребывает. Но зло было содеяно. Пьяные боги на славу повеселились, а мы страдаем и всегда будем страдать. Я не возражаю против того, что они создали нас для служения себе, но почему они сделали нас такими несовершенными?

Я задал этот вопрос отцу-наставнику, и он выпорол меня за это.

Я узнал и многое другое, что смутило и испугало меня. Я знал предания и повести, которые арфист Ур-Кунунна распевал в дворцовом дворике. Когда они исходили из уст человека нежного и мудрого, каким был Ур-Кунунна, они зажигали в моей душе теплый свет, а когда я слышал, как эти повести произносит сухой четкий голос отца-наставника с поджатыми губами, предания, казалось, превращались в темную и тревожную силу. Ур-Кунунна делал богов мудрыми, веселыми и игривыми, а в передаче отца-наставника боги становились глупыми, бессовестными и жестокими. А ведь это были те же самые предания. Это были те же самые боги. Даже слова были одни и те же.

Что же изменилось? Ур-Кунунна воспевал богов любящих, празднующих, славящих жизнь. Отец-наставник подарил нам сварливых, ссорящихся богов, недостойных доверия, погрузивших мир в хаос без сожаления и жалости. Ур-Кунунна жил в радости и шел на смерть не жалуясь, зная, что боги возлюбили его. Отец же наставник учил меня, что люди должны жить свой век в страхе, ибо немилосердны боги.

А это были те же самые боги: мудрый Энки, величественный Энлиль, прекрасная Инанна. Но мудрый Энки создал нам старость, слабость плоти. Величественный Энлиль в своей ненасытной похоти силой овладел юной богиней-девственницей Нинлиль и от нее породил луну. Прекрасная Инанна, чтобы освободиться от оков подземного мира, предала своего мужа Думузи демонам. Стало быть, боги совсем не лучше нас. Такие же мелочные, такие же эгоистичные, такие же бездушные. Как же до сих пор я не замечал этих вещей, слушая арфиста Ур-Кунунну? Может быть я был слишком молод, чтобы понять? А может быть от тепла его песен и боги со своими деяниями приобретали иной облик?

Мир, который открыл мне отец-наставник, был негостеприимен и жесток. Из него можно было убежать только одним путем: в загробную жизнь, которая была еще тяжелее и страшнее, чем эта. На что же тогда надеяться? Что в этой жизни для нас? Что для нищего и царя? Вот на что обрекли нас боги. И сами боги столь же уязвимы и напуганы: Инанна, донага раздетая по дороге в ад, стоит перед царицей подземного мира. Чудовищно! Чудовищно! Надежны нет, думал я, и не будет ни здесь, ни где-либо еще.

Тяжелые мысли для такого маленького ребенка, даже для потомка царя, даже для того, кто на две трети бог и только на треть смертный. Я был полон отчаяния. Однажды я ушел к городской стене у реки и увидел, как по реке плывут мертвые тела тех, кому не по карману похороны. И я подумал: царь ли, нищий ли — ни в чем нет смысла. Тяжелые мысли! Через какое-то время я изгнал их из своей души. Я был молод. Нельзя же все время думать о таких вещах.

Позже я понял: если боги столь же безжалостны и похотливы, как мы, то верно то, что мы можем возвыситься, подобно богам. Но долго же пришлось учить, этот урок!

4

Во мне текла божественная кровь, поэтому я быстро вырос и достиг невиданной силы. Когда мне исполнилось девять, я был крупнее всех мальчиков в маленькой храмовой школе и больше не опасался Бир-Хуртурре, Забарди-Бунугги, и их товарищей. Мало того, они увидели во мне своего вожака, играли в те игры, которые нравились мне, и уступали мне первенство во всем. Единственная разница между нами состояла в том, что на их телах и лицах росли волосы, а у меня нет.

Я отправился к колдуну на улице Куллаб и купил у него за девяносто се серебра и полсила хорошего вина, примочку из толченого корня можжевельника, сока кассии, извести и чего-то еще, что должно было ускорить приближение мужской зрелости. Я натерся этой мазью под мышками и вокруг чресел — кожа моя начала гореть, будто ее жгли тысячи дьяволов. Через некоторое время волосы начали расти на мне столь же бурно, как на любом воине.

Думузи вел военные кампании против Аратты, против города Киша, против диких племен Марту, живущих в пустыне. Я был слишком молод, чтобы принимать участие в этих войнах, но я каждый день упражнялся в искусстве метания дротика, владения копьем, мечом, палицей и топором. Из-за моей силы другие мальчики боялись упражняться в паре со мной, и мне приходилось бороться с юношами старше меня. Однажды, сражаясь на топорах с воином по имени Абба-сагга, я рассек его щит надвое. Он бросил свое оружие и убежал прочь с поля. После этой истории мне трудно было найти противника даже среди взрослых мужчин. Какое-то время я занимался сам, изучая искусство стрельбы из лука, хотя это оружие охотника, а не воина. Первый лук, который для меня сделали, был слишком слаб, и я сломал его, пытаясь натянуть. Потом я купил дорогой лук, сделанный из разных пород дерева, хитроумно склеенных вместе: кедр, сосна, ива и ясень. Он и сейчас служит мне.

Еще одним искусством, которое я постиг, было зодчество. Я изучал, как смешиваются мастики, алебастр, битум, как смешивается алебастр с дегтем, как делают кирпичи, как штукатурят и красят стены и многое другое в ремесле. Я трудился вместе со строителями в поте лица, постигая их тайны и совершенствуя свое умение.

Единственная причина, по которой я все это делал, заключалась в том, что по обычаю царевичи обучаются подобным вещам, чтобы играть подобающую роль в создании храмов. В других землях царевичи обычно ездят верхом, охотятся и развлекаются с женщинами, но наши обычаи не таковы. Помимо того, что мне однажды предстояло взять на себя ответственность за подобные дела, я прежде всего стремился овладеть этим мастерством ради собственного удовольствия познавать новое. Когда я делал кирпичи и складывал их в ряд, создавая стройную стену, я переживал чувство такое же сильное, какое бы я чувствовал от свершения подвига. Было что-то удивительное в изготовлении кирпича, в умении смешивать глину и солому, утрамбовывать ее в форме, и снимать с нее излишки глины ребром ладони. Мне это нравилось.