Объединить семью, вернуть вампирам былое величие! Над этой задачей бился Бруджа со времен Раскола. Искал возможности, вступал в союзы, создавал Колоду Судьбы, но… До сих пор его усилия ни к чему не приводили. Не верь никому! Именно этот лозунг, а не абстрактная — «Свобода!» — был главным в Саббат. Каждый может оказаться предателем, каждый может ударить в спину. За что? Чтобы выслужиться перед Темным Двором и уйти в сытую рабскую жизнь. Чтобы отнять твою женщину. Чтобы занять твою территорию, потому что чем меньше останется масанов, тем больше вероятность, что шпионы Тайного Города не разнюхают тебя и не направят в район карателей. Не верь никому! Свобода завела Саббат в тупик. Превратила масанов в крыс, заставила прятаться от всех, заставила опасаться братьев.
Но они считали себя свободными. И гордились этим.
И каждый масан Тайного Города хоть раз в жизни, но задумывался над тем, что он — раб.
А еще они устали убивать друг друга.
И Бруджа принял Захара. Принял и выслушал, хотя еще сто лет назад с удовольствием бы отправил епископа Треми под солнце. Бруджа пережил идеи Раскола. Бруджа понял, что в тупике, и решил вырываться.
Но его смущало, что из тупика придется выбираться рука об руку со злейшим врагом. С комиссаром Темного Двора.
— Направляя к нам епископа Треми, — продолжила Клаудия. — Сантьяга преследовал свои цели. Но Захар не марионетка.
— Если все пойдет так, как запланировано, Захар обретет большую власть.
— Он не предаст, — твердо ответила девушка.
— Хотел бы я разделить твою уверенность.
— Я — Глаза Спящего, — с неожиданным высокомерием бросила Клаудия, и поднялась на ноги. — Ты забыл?
— В первую очередь ты женщина. Влюбленная женщина.
— В первую очередь я твоя дочь.
— Когда речь идет о любви, такие нюансы легко забываются.
Клаудия холодно усмехнулась, а затем размахнулась и бросила бокал в стену. Звон разбитого хрусталя привлек внимание барона. Александр перевел взгляд на появившееся на шелке пятно и вздохнул:
— Я хотел напомнить, что не следует терять голову.
— Я — Глаза Спящего, — повторила Клаудия.
— В таком случае, я хотел бы услышать точный прогноз.
— Начни что-нибудь делать, — огрызнулась девушка. — Тогда будущее станет яснее.
Бруджа легко поднялся с дивана — усталости как ни бывало, сделал несколько шагов к выходу из комнаты и, не глядя на дочь, произнес:
— Сегодня я буду звонить Густаву.
поместье «Rosewood Hill»
Великобритания, 14 декабря, вторник, 12:03 (время местное)
Усадьба «Rosewood Hill», выстроенная неподалеку от Лондона в начале девятнадцатого века, так и не приобрела статус замка, и во всех реестрах значилась как обыкновенное поместье. В действительности же все знали, что будь хозяева усадьбы более настойчивыми, а главное — более щедрыми, то уже через несколько месяцев они бы жили в настоящем родовом гнезде, в колыбели, так сказать, подлинной английской аристократии. Но владельцев «Rosewood Hill» сложившееся положение устраивало. К тому же скромный статус поместья уберег его и от многочисленных туристов, жаждущих изучить простые дома простых английских помещиков, и от многочисленных обществ по спасению старинных замков, исторического наследия, культурного достояния, национальной гордости и прочего груза имперского прошлого. Разумеется, ревностные хранители английских традиций, в лице старых дев и отставных военных, неоднократно пытались проникнуть в «Rosewood Hill», дабы удостовериться, что к викторианским стенам относятся с должным почтением. Но, несмотря на внушительные размеры: двести акров земли, парк, пастбища, лес и два искусственных озера, поместье охранялось не хуже Букингемского дворца, и плечистые охранники имели приказ с незваными гостями не церемониться. Старых дев и отставных военных грузили в специально приобретенный для этих целей микроавтобус, и вежливо отправляли в ближайшую деревушку, до которой, надо отметить, было почти двенадцать миль.
— Что скажешь, Тедди? — Густав Луминар тяжело посмотрел на епископа клана.
— Насколько я помню, — осторожно ответил тот, — кардинал Бруджа не в первый раз предлагает встретиться…
— Дядюшка одержим идеей объединения, — перебил епископа Густав.
Но Тедди, давно привыкший к манере разговора повелителя, невозмутимо закончил мысль:
— И пару раз Александр предлагал вполне разумные проекты. Насколько я помню, однажды наши кланы действовали сообща.
— Это было давно.
— И тем не менее…
— Это было давно! — Густав вышел из-за огромного письменного стола, жестом велел епископу оставаться в кресле, и подошел к книжному шкафу. Постоял, разглядывая тисненые золотом переплеты, и медленно продолжил: — Каждый век — как новая жизнь. Все меняется, на все надо смотреть иначе. Пятьдесят лет назад я бы без колебаний отправился на встречу с дядюшкой. Сейчас — нет.
— Опасаетесь ловушки?
— В том числе.
Тедди покачал головой:
— Александр всегда держит слово. Война могла начаться после: через день, через час, через десять минут, но — не на переговорах. Барон щепетилен в вопросах чести.
— В этом веке тон задают прагматики.
Епископ удивленно поднял брови:
— А когда было иначе?
Густав рассмеялся:
— Хорошо! Скажем так: в этом веке тон задают жесткие прагматики. Очень жесткие. И если дядюшка до сих пор жив, значит, он пересмотрел свои взгляды на вопросы чести.
Кардинал Луминар выглядел типичным бизнесменом, завсегдатаем гольф-клубов и справочника «Who is Who?». Строгий костюм, строгий галстук, строгая прическа. Слегка одутловатое лицо, небольшой животик, короткие толстые пальцы, короткие толстые ножки. Голос твердый, но не запоминающийся, и… мало ли в мире сержантов с твердыми голосами?
Не было в Густаве ни одной яркой черточки, не было блеска, не было ауры вожака, которая заставляет подданных бессознательно тянуться к лидеру. Не было и доли величия, что излучали, например, Александр Бруджа и Борис Луминар. Зато он был умен. Не хитер, не удачлив, а именно умен, и сумел заставить масанов полюбить себя, расположил, завоевал доверие, убедил, увлек, и добился того, что о нем, плюгавом коротышке, сложили не меньше легенд, чем о ярких вождях ночных охотников. Лондонский клан Луминар контролировал все острова, север Франции, Бельгию, Нидерланды, север Германии и считался одним из самых мощных в Саббат.
— В последнее время я перестал верить в щепетильность дядюшки, — задумчиво произнес Густав. — Особенно после истории с греческими Бруджа.
Распад кланов Саббат шел перманентно. Очередной гордец объявлял себя вожаком, откалывал от крупного клана небольшую стаю, и бесследно растворялся в человских городах. Истинные кардиналы относились к подобным происшествиям как к неизбежному злу, и тем большее удивление вызвала жестокая расправа, устроенная старым Бруджей афинским сепаратистам.
— Говорят, афинский лидер публично оскорбил Александра, — пробормотал Тедди. — Это личное.
— Нет, — покачал головой Густав, — это знак. Дядюшка показал, что не потерпит дальнейшего распада клана.
— Нереально, — улыбнулся Тедди. — В условиях постоянных «походов очищения» крупные кланы обречены. Ваша власть держится на широкой автономии, что вы предоставляете вассалам. Стоит закрутить гайки, и наши приказы станут исполнять только в Лондоне.
Кардинал Луминар поморщился, он понимал правоту епископа. Густав управлял большим количеством масанов, но их лояльность покоилась на зыбком фундаменте. Пока лондонские Луминары сильны, мелкие стаи прислушиваются к словам истинного кардинала, но стоит клану закачаться, как от влияния Густава не останется и следа.
— Тем удивительнее действия дядюшки. Раньше он действовал так же, как и я… — Кардинал Луминар не стал уточнять, что выстроил свое правление по образцу барона Александра. — Теперь же стал показывать зубы.