Оставшиеся 11 тысяч заперлись в той самой крепости посреди поля, никак не рассчитанной на такое огромное количество людей и не имеющей запасов ни воды, ни продовольствия. Понятно, что Ирод поспешил окружить это укрепление со всех сторон, превратив его в смертельную ловушку.
Голод и ужасающая жажда начались в крепости почти мгновенно, и вскоре арабы выслали парламентеров, чтобы начать переговоры об условиях капитуляции. Трудно сказать, на что они рассчитывали, зная, что Малх совсем недавно убил послов Ирода. Возможно, они искренне полагали, что главным для Ирода являются деньги и, услышав, что осажденные готовы заплатить 50 талантов, царь Иудеи пойдет на их условия.
Ирод не уподобился Малху и не убил послов, но и выслушать их он тоже отказался, так что они вернулись в крепость с пустыми руками.
Прошло еще несколько дней — и обезумевшие от голода, а еще больше от жажды воины стали сами выбегать из крепости и сдаваться на милость победителей, умоляя дать им глоток воды. Им и в самом деле давали напиться, после чего хладнокровно перерезали горло — и таких жертв голода и жажды набралось около четырех тысяч человек.
Увидев, что Ирод отказывается брать пленных, оставшиеся в крепости семь тысяч человек решились на отчаянный прорыв блокады. Изначально это был бой, в котором у арабов не было не только ни малейшего шанса победить, но и вообще выжить.
Спустя еще несколько дней Малх капитулировал, признав за Иродом право на отторжение небольшого участка земли в районе Иордана и выплатив всю задолженность, после чего Ирод с триумфом вернулся в Иерусалим.
Таким образом, он заставил набатеев сполна рассчитаться и за недавние поражения, и за страх и унижение, пережитые им десять лет назад, когда он бежал от парфян и Антигона.
Но странное дело: эта арабо-иудейская война происходила как раз тогда, когда у мыса Акция Октавиан нанес сокрушительное поражение Антонию. А битва у Филадельфии произошла ранней весной 30 года до н. э. — незадолго до летнего вторжения Октавиана в Египет, когда уже было ясно, что дни Антония и Клеопатры сочтены.
Все это невольно наводит на мысль, что Ирод и Малх затеяли эту войну не только из-за невыплаченной дани и старых счетов, но и для того, чтобы не присоединяться ни к одной из сторон в той битве, которую римляне вели друг с другом и исход которой был вначале непредсказуем. Не исключено, что Ирод со своей огромной интуицией предвидел поражение Антония и не хотел, чтобы у Октавиана появился повод обвинить его в том, что он сражался против него.
Как бы то ни было, вернувшись в Иерусалим, Ирод стал пристально следить за происходящим в регионе и обдумывать, как могут развернуться события, после того как Октавиан станет единовластным правителем Рима.
В том, что последний сразу после победы начнет расправляться с союзниками Антония, Ирод не сомневался. Но его опыт правителя, самого не раз прибегавшего к репрессиям, подсказывал, что новый абсолютный властелин Рима не станет уничтожать всех без разбора, ведь ему будет нужно на кого-то опираться в регионе. А стало быть, он начнет не только казнить, но и миловать — даровать прощение тем, кто не особенно усердствовал в помощи Антонию или по меньшей мере не поднял меча против него.
Ирод как раз был среди последних, а значит, если он выберет правильную линию поведения, то сумеет сохранить и жизнь, и власть. Но дальше ждать было невозможно — надо было присоединяться к Октавиану и присягнуть ему на верность именно сейчас, пока тот еще не вторгся в Египет и не стал единоличным властителем всей империи.
И тут в мозг Ирода, как игла, впилась мысль, что все эти логические построения могут рухнуть, если Октавиан вдруг решит объявить, что его нахождение на троне является незаконным, и вернуть власть ее законным обладателям — Хасмонеям. Но на тот момент благодаря опять-таки усилиям Ирода в живых оставался только один муж из этой династии — бывший царь Гиркан, которому было уже 82 года.
«Как только Октавиан начнет приводить государственные дела в порядок, Гиркан немедленно предъявит свои права на трон, напомнив, что всегда был верен Риму и из рук Юлия Цезаря получил титул этнарха, “главы всего еврейского народа”, то есть не только в Иудее, но и за ее пределами. Но поняв, что есть законный претендент на престол, Октавиан решит, что я ему не нужен, и поспешит расправиться и со мною, и с моей семьей. Гиркан — это слишком опасно. Старику пришло время умереть» — такие или приблизительно такие мысли крутились в голове Ирода в те дни.
Крупнейший исследователь эпохи Ирода Авраам Шалит считает, что история с Гирканом доказывает, что уже в 30 году до н. э. паранойя Ирода вошла в ту стадию, когда она превращается в параноидальную шизофрению с бредом и манией преследования.