Как видим, эта речь была эмоциональной и хорошо аргументированной одновременно. С одной стороны, Александр высказывает благодарность отцу… за то, что тот не употребил своей власти и не казнил их сразу, а привез в Рим и решил привлечь к разбирательству императора, дом которого (и это была очень тонкая лесть) царевич приравнял к храму правосудия. Далее он показывает, как легко состряпать против него и брата ложное обвинение, учитывая трагические перипетии судьбы их матери и их собственной сиротской судьбы. Но Александр тут же обращает внимание, что нет никаких доказательств возведенной на них клеветы и что сама клевета эта порождена «отсутствием единодушия в царской семье и ее как раз и породила жажда власти “гнуснейшими людьми”», — в этот момент Александр явно намекает на Антипатра.
И завершается эта речь выражением полной покорности воле отца и готовностью принять его решение, каким бы оно ни было.
Историки обращают внимание на то, что мастерская речь Александра была выдержана по всем правилам греческой риторики: в ней есть диалектика, теза, антитеза, синтез и все остальные элементы, на которых должна строиться идеальная речь оратора. На этом основании они приходят к выводу, что на самом деле эта речь была сочинена и вставлена в жизнеописание Ирода Николаем Дамасским, а затем была еще и отредактирована Иосифом Флавием — настоящая же речь Александра, дескать, звучала совсем по-другому.
Но с другой стороны, не стоит забывать, что Александр и Аристобул получили в Риме самое блестящее образование, какое только можно было получить в то время. Нет никакого сомнения, что среди изучаемых ими дисциплин была и риторика — так почему же Александр не мог произнести подобной или очень близкой к подобной речи, не прибегая к посторонней помощи?!
Флавий подчеркивает, что уже в момент речи Ирода симпатии всех присутствующих в зале были на стороне царевичей. Всем было очевидно, что у Ирода «просто поехала крыша», что он так ослеплен злобой, что готов поверить любой клевете. Вдобавок само требование казни на почве совершенно бездоказательных объявлений противоречило римскому праву и, с точки зрения римлян, отдавало варварской жестокостью — в конце концов, Ирод мог просто ограничиться высылкой сыновей из страны.
Но самое главное — на протяжении всей речи Ирода Август, который, повторим, за многие годы приобрел прекрасное знание человеческой натуры, внимательно наблюдал за царевичами и чем дальше, тем больше уверялся в их невиновности. Речь Александра окончательно утвердила его в этом мнении. Впрочем, видимо, она произвела впечатление и на Ирода, и у того (пусть и на время) появились сомнения в навеянных Антипатром подозрениях.
Наконец император поднялся, чтобы провозгласить вердикт, отразивший мнение всех, кто находился в зале, — за исключением разве что Ирода и Антипатра. Август счел обвинения Ирода необоснованными и выразил уверенность, что у Александра и Аристобула никогда не было тех мыслей, в которых обвинял их Ирод. Вместе с тем, продолжил император, видимо, и молодые люди вели себя не совсем верно, если у их отца появился повод к подобным подозрениям.
— Так примиритесь же! — воскликнул Август. — Пусть примирение заставит всех вас забыть случившееся, и постарайтесь любить и проявлять преданность друг другу!
В этот момент император осторожно подал рукой знак царевичам, и те (возможно, тоже по предварительной договоренности с Цезарем) попытались броситься к ногам отца, но Ирод остановил их, обнял и стал осыпать их головы поцелуями.
Сцена была и в самом деле весьма сентиментальной, так что многие ее зрители не выдержали и прослезились.