— Ты точно этого хочешь? Наталья Николаевна сказала прийти ко мне, и ты ее послушал. А если бы не послушал, мы бы не встретились… Кстати, она сейчас здесь?
— Нет. Она хотела, чтоб мы поговорили наедине. Она не говорит, что мне делать, а только советует.
— А кто говорит?
Денис с подозрением осмотрел Капралова, словно решая, можно ли ему доверять.
— Вы тоже не поверите…
— Поверю! Можешь не сомневаться!
— Правда? Ну, хорошо! Это дикторы. Но они всем говорят, не только мне!
— Приказывают, верно?
— Нет, они это делают не напрямую, а как бы исподволь, понимаете?
Капралов приподнял левую бровь, побуждая Дениса продолжать.
— Например, показывают одного человека, какой он хороший, типа всем помогает, а потом объявляют выборы и говорят — выберите его! Тебе кажется, что есть выбор, но на самом деле нет. Люди этого не замечают, а я замечаю. Понимаете? И так во всем!
— Но ты не можешь голосовать! — с улыбкой воскликнул Капралов. — Поэтому тебя-то они как раз ни в чем убедить не могут!
Ему все было более или менее ясно. Денисова мать обещала приехать через полчаса, и они уже истекали.
Но Денис не сдавался.
— Я же сказал, они всем говорят, а не только мне! Но я не хочу их слышать! Вы должны мне помочь!
Капралов встал, подошел к холодильнику и достал бутылку лимонада. Обычно он старался не пить сладкое и газированное, хотя и любил. Его останавливали хронический холецистит и боязнь диабета. Лимонад он держал для особых случаев — он хорошо помогал переключиться с одного недовольства собой на другое. Однако сейчас ему нужно было собраться с мыслями и чем-то себя занять. Он разлил газировку по стаканам, один поставил перед Денисом, а свой медленно выпил маленькими глотками.
— Ну, хорошо, — выдохнул он из глубины желудка, — есть еще голоса, от которых ты хотел бы избавиться?
— Нет, только от дикторов.
Лимонад Дениса не заинтересовал, и Капралов с сожалением смотрел, как из него попусту вырываются пузырьки.
— Их много?
— Двое. Один с первого канала, а другой со второго.
— И они всегда говорят про одного и того же человека?
— В том-то и дело, что нет. Его они заставляют любить. Но еще они говорят, кого ненавидеть. А иногда они говорят вещи, которые я совсем не понимаю.
— Например?
— Ну, они часто говорят про разные угрозы, но ни о чем не просят, только хотят, чтобы я боялся. Когда я начинаю бояться, они успокаиваются. Но ведь это нерационально! А в последнее время стали говорить про патриотизм. Например, вчера диктор с первого канала несколько раз повторил, что нужно любить родину. Я пытался объяснить, что очень ее люблю, но он все равно не отставал. Я долго думал, но так и не понял, чего он хочет. А еще бывает, когда оба говорят о каких-то вещах, но вообще ничего не требуют. Просто говорят, и все.
— Например? — снова потребовал Капралов.
— Ну, они уже целый месяц рассказывают о матрешках — типа они такие красивые, про их историю и тэ дэ. Но про матрешки я сейчас слышу, только когда включаю телевизор. Напрямую они ко мне еще не обращались. Пока они просто что-то замышляют!
Услыхав про матрешек, Капралов чуть не рассмеялся.
— О матрешках? — быстро перебил он самого себя.
Денис же встрепенулся, словно вспомнил о чем-то.
— Да-да! Это самое важное! Наталья Николавна сказала, чтобы я обязательно рассказал вам о матрешках! Если мы поймем, что нужно дикторам, то я смогу от них избавиться, потому что потеряю для них интерес. И еще она говорит, что вы сумеете мне помочь!
Психиатр с писателем уставились на Дениса. Ни тот ни другой давно не верили в случайные совпадения. Однако как ни хотелось писателю увидеть заговор и интригу, психиатр давно знал эту историю наизусть.
И все-таки любопытство взяло верх.
— А еще ты говорил, что она хочет помочь мне? — снисходительно улыбаясь, уточнил Капралов.
— Да-да, конечно! — возбужденно вскричал мальчик. — Об этом она тоже говорила! Вы ведь писатель и пишите про такое! Когда мы победим дикторов, вы сможете написать новую книжку!
Его мать приехала только через час. К тому времени Капралов уже кое-что знал о Денисовой семье. Впрочем, кое-что он знал и раньше: его отец, Леонид Шестаков, сын адмирала и внук академика, выбрав политику, добился, несмотря на столь требовательную генеалогию, известности большей, чем оба предка вместе взятые.
Капралов и раньше встречал влиятельных сумасшедших, вернее, сумасшедших родственников влиятельных людей, поскольку сами влиятельные сумасшедшие при верно поставленном диагнозе быстро теряли свое влияние, но политики и их близкие ему еще не попадались. Такие скелеты они предпочитали хранить не в шкафу, а в сейфе. Вероятно, для некоторых безумие даже было конкурентным преимуществом.
После звонка домофона Денис не проронил ни слова. Он поднялся, аккуратно пододвинул стул к столу и прошел в прихожую.
На пороге стояла стройная дама с ухоженным как английский газон лицом. В легком пальто цвета тропического песка, с копной блестящих каштановых волос она украсила бы собою фойе отеля «Four seasons». Позади нее задумчиво разглядывал стену мужчина в кожаной куртке. Денис попрощался, зачем-то поцеловал мать и ушел с мужчиной в машину, а Капралов с Ниной Петровной остались наедине.
— Спасибо, что сразу позвонили, Лука Романович. Ситуация немного странная, и, наверное, я должна извиниться. Денис пошел в бассейн, мы уже три часа его ищем. Обычно я всегда знаю, где он.
— Да, ситуация необычная, — покивал Капралов. — Но вам не за что извиняться. Он не сделал ничего плохого.
— Разумеется, не сделал. И надеюсь, не очень вам помешал. Встреча с настоящим писателем несомненно пойдет ему на пользу.
Она говорила не спеша, аккуратно отвешивая каждое слово — будто оно несет в себе смысла больше, чем должно; так говорит человек, которому не нужно торопиться из опасения, что его перебьют.
— Да нет, Нина Петровна, он совсем не помешал. Наоборот, мы неплохо поболтали. О политике, о телевидении. О литературе, правда, не успели. Только, вы знаете… — Капралов замялся. Обычно он не испытывал затруднений при беседе с родственниками пациентов, но Денис не был его пациентом. — Вы знаете, у Дениса…
— Он показался вам необычным, не так ли?
Нина Петровна многозначительно улыбнулась одной стороной рта. Люди ее круга имели привычку держать остальных на таком расстоянии, что слова становились бесполезны, вместо них в ход шли сигналы вроде семафорной азбуки.
Не дожидаясь ответа, она сделала шаг в сторону двери. Мгновенье Капралов колебался, не ответить ли такой же прощальной улыбкой, но долг перевесил.
— Понимаете, Нина Петровна, дело в том, что я психиатр.
Нина Петровна едва заметно вздрогнула и отвела взгляд. Капралов успел заметить в ее глазах такую знакомую смесь боли и стыда.
— Мне кажется, мальчику нужен…
— Я знаю, что вы хотите сказать! — перебила она. — Поверьте, я ценю ваше участие, но Денис получает всю необходимую помощь. — Она слегка прищурилась и добавила, понизив голос: — Уверена, нет нужды говорить, что мы с Леонидом Сергеевичем рассчитываем на вашу профессиональную деликатность. Еще раз большое спасибо. До свидания.
— Да-да, разумеется, до свидания, — пробормотал Капралов.
Закрыв за ней дверь, он пожалел, что не пишет рассказов: более практичный писатель на его месте пустил бы события этого дня в дело, а может, даже придумал еще пару мизансцен, добавил диалогов и междометий и наскреб бы на повесть. Например, молодой бунтарь приходит к искушенному мыслителю набраться жизненного опыта, но понимает, что искушенные мыслители знают о жизни не больше его и что главное их искусство — искусно это скрывать.
Он вспомнил, что так и не выпил кофе, но пощупал желчный пузырь и решил, что уже не стоит.
3
— Лука Романович? — отрывисто спросила у него девушка с заколотыми в пучок волосами. Согнутой в локте рукой она грациозно, как клатч из змеиной кожи, прижимала к себе голубую пластиковую папку.