назови матрешкой
как дщерь вложь самое главное
через это передашь»
Половина слов были разорваны, другие наползали друг на друга, почерк казался детским.
— Как дщерь вложь самое главное… Ну и чушь! — с расстановкой произнес Капралов.
Он несколько раз перечитал полученную телеграмму, посмотрел на обороте (там было пусто) и, разочарованный, убрал ее обратно в конверт.
ЧАСТЬ 3
1
История пациентки С., как стали называть Раису Смирнову в медицинских кругах, получила со временем резонанс, и новая сотня специалистов, на этот раз иностранных, жаждала дать ее лечащему врачу еще одну сотню советов. После эксцесса с ножом Капралов боялся оставлять Раису без присмотра, поэтому, когда его пригласили на конференцию в Израиль, выбор казался небольшим — снова положить ее в больницу или взять с собой. На самом же деле выбора не было совсем. Он так долго убеждал ее, что она в порядке, что просто не мог отправить в больницу. Организаторы охотно согласились: одно дело слушать врача и совсем другое посмотреть на его живого пациента.
Иностранцы настолько впечатлились фактом, что в России берутся за такие сложные случаи, что сам этот факт и признали успехом. Когда же на специальной секции Раиса благосклонно ответила всеми наличными голосами, они окончательно пришли в восторг и не скрывали восхищения. Их не хотели отпускать, Раисе предлагали бесплатные обследования, а Капралову чтение лекций. Он был доволен. Раисе было все равно.
На третий день они распрощались с врачами, сели в такси и поехали из Тель-Авива в Нетанию. Не будь Капралов психиатром, он согласился бы, что погода может шептать. Однако, в отличие от писателя, психиатр метафоры понимал буквально — беседы с силами природы идеально вписывались в картину сразу нескольких заболеваний. Поэтому достаточно сказать, что погода была замечательная — солнце и градусов двадцать тепла.
И все же с каждым километром писатель постепенно брал верх; разумеется, в метафорическом смысле. История про матрешек — а это она вела их в Нетанию — к психиатру пока не имела отношения.
— Куда мы едем? — спросила Раиса, оглядывая скудный пейзаж.
— Увидишь.
Вскоре они остановились возле двухэтажного бетонного дома, почти скрытого за желтыми от плодов лимонными деревьями. Капралов расплатился с водителем и нажал кнопку звонка у калитки.
С минуту ничего не происходило, а потом из-за деревьев показалась старуха с причудливой бабеттой на голове, которую в данных обстоятельствах уместнее было бы назвать халой, в платье в мелкий цветочек, пышному телу в нем было тесно, короткие рукава открывали колышущиеся в такт ходьбе крылья молодости. Поверх платья был повязан передник. Шла она медленно, немного подволакивая левую ногу.
— Это Лука Романович? — закричала она метров с десяти. — У меня как раз Гомены уши подошли. Вы ведь будете чай с ушами?
— Какие уши? — растерялся Капралов.
— Гоменташ, уши Амана, печенье на праздник Пурим. Мой Лев их очень любил. — Она остановилась перед калиткой. — Вы же Лука Романович?
Ее глаза, когда-то наверняка синие, выцвели от времени в светло-голубые, почти белесые, и, казалось, насквозь пропускали взгляд тех, кто в них смотрел.
— Да, Татьяна Петровна, здравствуйте.
— А это кто с вами?
— Это Раиса. Она со мной…
— Это я заметила.
Татьяна Петровна пристально оглядела Раису, открыла калитку и повела их к дому.
— Как там у нас в Союзе? — спросила она, остановившись у малинового куста, и начала ощипывать засохшие листья. — Я слышала, Талькова убили?
— Убили, да, — согласился Капралов. — Лет двадцать пять тому назад.
— Правда? — не отрываясь от куста, уточнила она. — Как время летит. Мы еще в восьмидесятые уехали по Лёвиному вызову. А дети остались. Я ездила раньше, но сейчас уже не могу, они сами приезжают.
Не оборачиваясь, Татьяна Петровна боком двинулась к дому.
— Мы думали, что начнем здесь новую жизнь, — еле слышно прошелестела она, — но оказалось, что жизнь всего лишь одна.
Она провела их в просторную кухню и поставила на стол тарелку с треугольными пирогами. В середине каждого черным зрачком блестело запекшееся варенье.
— Вот мои Гомены уши. Сейчас вам чаю налью.
Татьяна Петровна повернулась спиной и стала возиться с заваркой.
— Анчоус… — услышал Капралов.
Слово прозвучало очень тихо. Он посмотрел на Раису. Та безмятежно разглядывала небогатый интерьер.
— Карбункул… — снова послышался шепот хозяйки.
— Простите?.. — неуверенно переспросил он.
— Тридцать пять, шестнадцать.
Капралов молча смотрел на завязанные у нее на пояснице бантом завязки передника.
— Похоже, у вас тугоухость! — обернулась она. — Я сорок лет оториноларингологом отработала, сразу вижу! Вам обязательно нужно к врачу.
Она поставила на стол чайник.
— Хотите, я вас посмотрю?
— Да нет, спасибо… — растерянно пробормотал Капралов, и Татьяна Петровна перевела взгляд на Раису.
— А ваша подруга вообще ничего не слышит. Может, тогда ее?
— Она слышит, Татьяна Петровна. И-и-и… Раиса не моя подруга… Она ваша внучатая племянница.
Обе воззрились на Капралова. Наконец Татьяна Петровна осторожно посмотрела на Раису.
— Правда? Это правда?..
Раиса молча переводила взгляд с нее на Капралова и обратно. На лице ее поочередно проступали изумление и недоверие. Радости как всегда требовалось больше времени на раскачку.
— Милая, ты тоже не знала… — заметила Татьяна Петровна и вдруг всполошилась: — А вы меня не разыгрываете? Вы должны объяснить.
— Да, Лука Романович, объясните, — очнулась Раиса, остановившись на недоверии.
— Тут особо нечего объяснять. Вы дочь Петра Сергеевича и Натальи Николаевны Морковых, а Раиса их правнучка. Про вас я в архиве узнал. А у Раисы была самая маленькая часть матрешки. Она ей досталась от отца, отцу от его отца, а тот сумел выяснить свое происхождение. Так все и сложилось.
Капралов немного помялся и попросил:
— Можно на вашу матрешку взглянуть?
Татьяна Петровна не ответила. Она села за стол и сложила руки на коленях. Капралов заметил, что и ее левая рука сведена инсультом.
— Папа был прав, сгодилась матрешка… — сказала она, ни к кому не обращаясь.
Она помешала ложечкой в чашке и подняла глаза на Раису.
— Получается, ты Петрова внучка, нашего младшего. Мне столько всего нужно у тебя узнать… Хочешь посмотреть на нашу семью? Ведь она теперь и твоя.
Раиса кивнула. Татьяна Петровна поднялась и заковыляла из комнаты. Скоро она вернулась с двумя большими альбомами.
— Сейчас фотографии уже не печатают, — сказала она, — всё на компьютере. А что, если компьютер перегорит?
Она раскрыла альбом.
— Тут наши самые первые. Когда мы еще не были женаты. А дальше…
Она с мягкой улыбкой смотрела на гостей, но вместо благожелательного интереса увидела на их лицах смятение и тоже опустила глаза на раскрытую страницу. Пару секунд она с недоумением шарила по ней взглядом, вдруг губы ее задрожали, а полупарализованная рука конвульсивно задергалась.
Капралов сразу позабыл об альбоме и сгреб ее ладони в свои.
— Смотрите на меня! — потребовал он. — Глубоко вдохните!
Татьяна Петровна сделала вдох и запрокинула голову.
— Теперь считайте!
— Считать? — прошептала она посиневшими губами.
— Да, считайте до десяти! Вслух! Вы же только что так хорошо считали!
— Один, два, три… — начала бормотать старуха, полузакрыв глаза.
— У вас есть что-то от сердца?
— Да, там, на столе… — Она сделала вялое движение головой.
Раиса вскочила и подала Капралову пузырек.
— Воды! — потребовал он.
Он накапал лекарство в стакан, Татьяна Петровна залпом выпила и через полминуты сказала:
— Вроде отпустило…
— Точно?
Она кивнула.
— Вот и славно. А теперь давайте приляжем.