— Подготовлены несколько вариантов праздничных тортов, — сказал Водовозов. — Здесь они в масштабе один к четырем. Все в единой концепции.
— А зачем концепция? — удивился Куницын. — Мы ведь выберем один.
— Ну как же… — тихо сказал начальник протокола, — такое событие…
— Хорошо, хорошо!
Водовозов сделал знак кондитеру.
— Мы решили немного отойти от классических рецептов, но обыграть основу, — сказал тот.
— Все они называются в честь королевских особ, — объяснил Водовозов, отечески улыбаясь до несъедобности красивым тортам.
— Перед вами слева направо… — тоже глядя на свои произведения, сказал кондитер и на несколько секунд замолчал, будто ждал, что они сами представятся. — «Эстерхази», «Принц-Регент», «Наполеон», «Баттенберг»…
— Наполеон, — перебил Куницын.
— Простите?
— Я уже выбрал — Наполеон.
У кондитера затряслись губы.
— Вы не будете пробовать?
— Кого? «Принца-Регента»? — Куницын повернулся к начальнику протокола. — Вы бы еще шарлотку в свою концепцию вписали.
— Осталось шампанское утвердить… — пряча глаза, сказал Водовозов.
Куницын обошел стол.
— Разумеется, «Моёт». — Он ткнул пальцем в бутылку «Кристала». — А это вообще уберите! Что люди скажут?! Такое только на яхте Абрамовича подавать.
— Так что, отправить на яхту? — уточнил Водовозов.
Янис Иванович с досадой причмокнул и пошел к выходу. Толстокожин поспешил за ним.
— Я хотел обсудить церемонию, — сказал он в бесконечном коридоре, сразу же приноровившись к темпу начальника. Ширины ковровой дорожки на двоих не хватило, и Вениамин Эдуардович одним каблуком стучал по паркету, а другим бухал по ковру и от колченогого диссонанса покрывался испариной.
— Я думал, у вас все готово.
— Да-да, готово. Однако есть один момент.
— М-м?
— Надо решить, когда ее проводить — до голосования или после.
— После, когда закроются участки.
— А не поздно будет?
— Царь когда голосовал — до или после?
На мгновенье Толстокожин сбился с ноги, но тут же исправился.
— У нас немного другая ситуация.
— Чем же? Население уже оплодотворило урны, но результат еще неизвестен. Не вижу разницы.
— Все ясно! Тогда до вечера пришлю концеп… план мероприятия.
Они остановились у лифта.
— Янис Иванович…
— Да?
— А вы когда-нибудь видели Плута Кратовича? — Вениамин Эдуардович осторожно указал глазами на висящий в коридоре портрет. — Я имею в виду лично, вблизи…
— А как вы думаете?
— Вот бы хоть одним глазком… — мечтательно сказал Толстокожин и снова покосился на портрет.
— Не переживайте, на церемонии увидите, заслужили.
6
Капралов перешел Неглинную улицу (а вместе с ней и текущую под землей одноименную речку), помедлил на ступенях, но седой старик с красными, в цвет ливреи, глазами уже распахнул дверь, и он, зачем-то сунув в подставленную ладонь подвернувшуюся в кармане монету, вступил на первый этаж ЦУМа. В лицо ударил тяжелый запах — бесчисленные духи, поджидающие будущих владельцев. Он утер слезы, прошел сквозь ряды парфюмерии и галантереи и на эскалаторе поднялся на второй этаж, в мужскую одежду.
Между двух колонн был растянут транспарант: «Оставь одежду всяк сюда входящий!». К счастью, банный слоган оказался обычной бессмысленной игрой слов: по лабиринтам из полок, стоек и манекенов бродили одетые люди, большей частью мужчины, и смотрели на рубашки, пиджаки, плащи, куртки и фуфайки. Изредка кто-то касался ткани и, не останавливаясь, продолжал путь. Так и шли они, то ли в поисках идеала, то ли страшась написанного на ценнике отказа. Современные мужчины, когда речь заходит о выборе, предпочитают, чтобы выбирали их самих.
Капралов влился в сомнамбулическую процессию и, чувствуя себя на выставке современного искусства (в определенном смысле так оно и было), стал знакомиться с экспозицией. Он ждал, что ему начнут что-нибудь продавать, но похожие на манекены продавцы лишь жалостливо улыбались, встречаясь с ним взглядом, и бормотали приветствия.
Впрочем, он пришел не за покупками. Без одной минуты четыре он прибавил шагу и направился в сторону угла, образованного бутиками Tom Ford и Bottega Veneta. В этой безлюдной части магазина он свернул в коридор за кассой и постучал в правую из двух соседних кабинок. Ответа не последовало. Он толкнул дверь и вошел в крохотную комнату с креслом и зеркалом.
Он хотел было осмотреться, но сразу сообразил, что кроме отражения здесь рассматривать нечего.
— Мосье Капралов? — послышался откуда-то сбоку сдавленный шепот; именно такой, призванный сделать разговор приватным, не меньше крика привлекает внимание.
Не найдя никакой щели, окошка или переговорного устройства, он приблизил лицо к стене.
— Да?
— Алло, это Толстокожин. Я здесь, в соседней примерочной. Как поживаете?
Вопрос не просто казался, но и был настолько неуместным, что Капралов наконец растерялся.
— Спасибо, хорошо, — сказал он своему отражению.
— Признайтесь, наверняка думали, что я не приду? — с наигранной веселостью спросили за стенкой.
Отражение в зеркале пожало плечами. Ничего такого он не думал. Как и Ванька Жуков, писавший дедушке Константину Макарычу, отправляя свой имейл, он не сомневался в результате.
— Пришли ведь, — сказал он.
— Да, пришел. Чтобы вас предупредить. Не хотите оказаться среди тех, кто талдычит про Метро-2 и шапочки из фольги? Сами знаете, что с ними бывает…
— Я никому ничего не рассказывал.
— Вот и славно! Ну, что такое вы узнали про Распутина?
— Распутин это частность, а я знаю все! — помедлив, ответил Капралов; иногда лучший способ блефовать это раскрыть карты. — Царская матрешка нужна, чтобы вместе с ней передать власть!
— Да-да-да! Точно! — радостно закричал Вениамин Эдуардович и снова перешел на театральный шепот: — Я в вас верил с самого начала! Чего вы хотите?
— Чего я хочу?..
— Да. Вы же за молчание чего-то хотите?
Капралов почти вплотную приблизил лицо к зеркалу.
— Хочу узнать, что царь вложил в матрешку, — сказал он, наблюдая, как запотевает отражение.
— Да-да-да! Вложил! — зашипел за стенкой Толстокожин. — И выложил! — Послышался напоминающий хрюканье смех. — Не то говорите. Хотите, прикрепим вас к спецполиклинике?
Капралов ногтями надавил на нос.
— Или сделаем дипломатический паспорт? Будете без визы в Европу ездить.
Из носа в зеркале выдавился угорь.
— Или спецталон? И можете забыть про ГАИ.
— У меня нет машины.
— Хорошо! Новую квартиру! Больше предлагать не буду!
Капралов молчал.
— Ладно, — совсем тихо сказал Толстокожин. — Так и быть. Только никому не говорите. В Совете Федерации освобождается местечко. Хотите стать сенатором? Будут вам и поликлиника, и машина, и квартира, и диппаспорт. Весь пакет! Комплексное обслуживание!
— И что вы от меня за это ждете?
— Да ничего. Просто тихо посидите следующую недельку.
— Вы так уверены, что через недельку у вас будет возможность это устроить?
— Разумеется!
— Но говорят, что рейтинги… вы совсем не рекламировали своего кандидата.
— Кандидата! Скажете тоже! Он не йогурт, чтобы его рекламировать. Все знают, как много он работает. Мало смотрите телевизор. У него нет времени на клоунаду. Кроме того, у него есть матрешка.
— Ах, да, разумеется… Кстати, почему бы не вручить ее кому-то другому?
— Зачем? — искренне удивился Толстокожин.
— Ну, не знаю… Для разнообразия.
— Разнообразие мы уже пробовали. А если он снова затеет перемены?
По стенке чиркнул металл и послышалось натужное кряхтенье.
— Вы там что, брюки меряете?
— Не тот размер, не налезают!
Толстокожин потужился еще немного и сказал с досадой:
— Нет, так порвутся… Ладно… Согласитесь, что это идеальная форма преемственности. Власть передается из одних надежных рук в те же самые надежные руки. Это лучше, чем предсказывать будущее с помощью ясновидящих. Мы проверяли. Так что? Можно на вас рассчитывать?