– Сейчас бы по ним ударить, – задумался бывший лисовчик, – пока они не соединились…
– Государь, не изволишь ли позавтракать? – заглянул к нам спальник. – Все готово уже.
– Изволю, изволю… – пробурчал я. – Корнилий, пошли перекусим чем бог послал, а то на пустой живот плохо думается.
– На полный – совсем не думается, потому что спать охота, – усмехнулся стольник, но все же пошел за мной.
Когда закончится эта чертова война, непременно отошлю экспедицию в Китай за чаем. Ну куда это годится – царю нечего пить по утрам! Можно, конечно, кофе через персов или итальянцев закупить, но цена будет… к тому же кто бы знал, как я хочу чаю! Вот просто чую вкус и аромат свежезаваренного напитка… Но чего нет, того нет, так что будем пить сбитень. В принципе ничего, пить можно, но надоел…
Пока мы с Михальским пили горячий сбитень, заедая его присланными из Можайска пирогами, к нашему столу подошли Вельяминов с Пушкаревым. Ну, Никите по должности положено рядом со мной обитать, а вот у Анисима явно какое-то дело. Обычно он глаза лишний раз не мозолит, чтобы не дразнить знатных дармоедов, завидующих его близости со мной лютой завистью.
– Чего стоите, присаживайтесь, – пригласил я ближников, проглотив очередной кусок.
– Хорошо князь Пожарский устроился, – хмыкнул окольничий, выбирая пирог из корзины, присланной можайским воеводой.
– Хочешь в город на кормление? – усмехнулся я. – Так только скажи…
– Нет, – поспешно отказался Никита, – еще зашлешь в тмутаракань какую, а у меня сестра на выданье. Где я ей там жениха искать буду?
– Чего-то ты до сего дня не больно искал-то, – не удержавшись, поддел его Анисим.
– Не бойся, ты мне рядом нужен, – поспешил я успокоить друга, – да и Алена в девках не засидится, вон она какая красавица.
– Дай-то бог… – вздохнул, помрачнев, Вельяминов.
– А ты чего вертишься – сказать, поди, хочешь? – повернулся я к Пушкареву.
– Коли повелишь, так и скажу, царь-батюшка, – состроил полуголова умильную улыбку.
– Так говори.
– Как бой закончился, ходили наши раненых да убитых подбирать, чтобы, значит, помощь оказать или похоронить по христианскому обычаю…
– Знаю, я сам разрешал, только говорил, чтобы не отходили далеко да ляхам не попались.
– Верно, государь, да только разве за всеми уследишь? – делано пригорюнился Анисим, – ведь малым делом беда не приключилась…
– И что за беда – вместо своих раненых ляшских нашли и принялись их обирать, то есть исповедовать?
– Грех тебе такое говорить, милостивец! Хотя если рассудить, то, может, так оно и было. Отец Василий, отпевая новопреставленных рабов божиих, зашел далеко и наткнулся на ратных людей литвинских.
– Это который отец Василий – не тот ли, что в церкви Архистратига Михаила служит, что в вашей слободе?
– Он самый, государь.
– Ну и что, много ли ляхов отче покалечил?
– Да господь с тобой, царь-батюшка, они его честию просили с собой в лагерь пройти, чтобы панихиду отслужить по православным, которые польскому королю служат. Ну, он в такой просьбе отказать не смог, да и пошел. Провел службу чин чином, да и вернулся поутру.
– А что у них, своих священников не стало, что пришлось отца Василия просить?
– Да сказывают, что были у них попы православные, да вернулись к своим приходам. Уж больно их ксендз Калиновский преследовал, окаянный!
Рассказ Анисима меня крайне заинтересовал: дело в том, что отец Василий был не простым священником. Познакомил нас мой духовник Мелентий, и, похоже, что он был одним из его людей.
– Что еще батюшка в ляшском лагере видел?
– Да так… – неопределенно пожал плечами полуголова.
– Хорошо, передай отцу Василию, чтобы пришел ко мне. Что-то я у исповеди давно не был.
– Передам, государь.
Настоятель храма Архистратига Михаила на первый взгляд выглядел как обычный поп, которых в Москве и ее окрестностях было немало. Среднего роста, с бородой лопатой и внимательным взглядом. Придя по моему вызову, он поначалу ни словом не обмолвился о своих ночных приключениях. Напротив, отслужив полностью службу, батюшка сам принялся вопрошать меня о моих грехах, на что я ему максимально честно ответил, что ничем, кроме смертоубийства, в последнее время не занимался, но на войне без этого никак. Что касается прочих заповедей, то в походе я чист аки голубь, а вот как он закончится, так сразу и нагрешу. Неодобрительно вздохнув в ответ на мою вольность, отец Василий отпустил мне грехи и принялся рассказывать про свои похождения.