Выбрать главу

С детства обладавший склонностью к сочинительству песен и цепким умом, Вальгаст должен был стать жрецом Небесного Господина, почитавшегося к Закату от Русколани с тех пор, как воины Хейда разрушили капища древних Богов и убили старейшин и магов. Надобно добавить, что повелитель вампиров ввел для подвластных народов общую религию, почитавшую за добродетель страдание и покорность господам (т.е. захватчикам) и обещавшую посмертное воздаяние в виде волшебного сада, полного всех мыслимых наслаждений. Судьей, которому и предстояло разделить людей на достойных войти туда и всех прочих, и был Небесный Господин, или Творец, т.к. якобы именно он, согласно новому вероучению, создал мир. Почему мир был создан именно таким, нельзя ли что-то изменить, да и вовсе - так ли все на самом деле - особенно никто не распрашивал, так-как за спиною учащих смирению жрецов маячили пыточные застенки, окровавленные копья и пламя костров. Вера в Небесного Господина и его Сад Счастья все перевернула с ног на голову: уродство почиталось выше красоты, слабость - выше силы, нищета - выше богатства, глупость - выше знания, одним словом - чем менее счастлив был человек при жизни, тем больше шансов было у него насладиться после смерти. Некоторые фанатики новой веры порывались было объявить пороком любовь и деторождение, но тут уж возмутился сам Хейд: рабы были ему необходимы. Другое дело, для удержания в узде этих рабов требовались красноречивые и искренне преданные вере жрецы.

Все предвещало Вальгасту блестящую карьеру в иерархии священнослужителей. И каково же было удивление его наставника и родителей, когда в пятнадцать лет юноша начал выказывать сомнения не просто в иных положениях своей веры, но в самом существовании Небесного Господина! Более того, он начал складывать возмутительные песни о древних языческих Богах и диких предках - варварах, сражавшимся друг с другом и с войсками великого императора Хейда! Кончилось все самым обычным доносом наместнику повелителя вампиров, и несостоявшемуся жрецу пришлось спешно бежать из родного дома, хитростью заманив в сарай и заперев там стражников, явившихся за ним. Началась жизнь бродяги-барда, полная неожиданностей и приключений. Не смотря на жесткий диктат жрецов Небесного Господина и воинов императора, оставалось немало людей, в душе не смирившихся с положением рабов. Они-то и давали кров Вальгасту, делились с ним жалкой пищей неимущих, смеялись над его шутками, угрюмо подпирали щеку кулаком, слушая его бунтарские и героические песни: Постепенно слава менестреля обогнала его самого. Вальгаст стал своим для немногочисленных, но сплоченных и храбрых отрядов "вольных стрелков", уходивших в леса от поборов и непосильного труда. Баллады о павших борцах за свободу придавали сил даже тем, кто ни разу не видел самого Вальгаста! Что ждет его теперь - костер, плаха, голодная смерть в подземелье, долгие часы пыток?

Рингалл приподнял голову, чтобы получше разглядеть товарища по несчастью. Зазвенела цепь, менестрель вздрогнул и невольно бросил испуганный взгляд на варвара. Лет Вальгасту явно было не больше двадцати, большие голубые глаза и вьющиеся золотистые волосы делали его похожим на сказочного принца, вот только кровоподтеки и изорванная одежда мало гармонировали с таким обликом, дополняемым излишней худобой. Разумеется, ему было не по себе рядом с вождем пиктов, даже после нескольких дней заточения представлявшим собою гору мускулов, увенчанную гордо посаженной головой с волевым подбородком и гривой спутанных, грязных волос. Однако менестрель справился с внутренней неуверенностью, вновь прислонился спиною к стене и запел. Голос у Вальгаста был на удивление мощным и мужественным, и хотя Рингалл не понимал слов, общее настроение было очевидно:

Я хотел бы вернуться домой... Там цветением славны поля, Небосвод - как во сне - голубой, И нежнее перины земля.
Я хотел бы вернуться домой... Я хотел бы обнять свою мать, Самой милой,красивой, родной Наконец-то "Люблю!" сказать.
Но в угли обратился дом, Подожжен злодея рукой. И со всех четырех сторон Льются слезы страшной рекой.
Всю семью мою вырезал враг, И меня пожелал убить, Чтоб посеять нам в души страх И покорность рабскую вбить.