Ну и всё, отплавались… По Кулому, в смысле… По Печоре-то ничего, там и грузов, и людей хватает, а у нас угол медвежий, к верховой какой деревушке горючки-то сожжёшь — а там один пассажир да сумка с письмами. Невыгодно.
Короче, из тех посудин, что в Усть-Куломе числились, — какие на Ижму перегнали, какие на Ус. А самое старье, рухлядь списанную, — распродали по дешёвке. Плавайте сами как знаете. Две «Зари» водомётные — те хоть на ходу были — леспромхоз взял, работяг возить на дальние участки. Райкопторг бывший тоже кое-что прибрал, что как-то плавало…
Ну Санька и купил корыто, самое завалящее, на берегу два года ржавевшее… Подзанял и купил. Катер восьмиместный, «Тайга». Намаялся с ним — страсть… Старый, дырявый, что можно — свинчено… А что нельзя — с мясом выдрано.
Долго Санька возился — всё своими руками, по винтику, по гаечке… Но сделал — игрушка! Покрасил — сверкает, белый с синим, а на бортах буквами большими красными: «МАША». Название, значит. Раньше-то только номер посудине полагался…
И первым делом — к нам. То есть к Машке, понятно. Я так думаю, показать — что он теперь не футы-нуты… Предприниматель. Капитан. Судовладелец. И— будущее впереди имеет…
Не знаю, до чего они дотолковались тем вечером, врать не буду… Но замуж она за него не пошла… Может, от ворот поворот дала, может, подождать-подумать просила… Не знаю. А утром Санька на берег выходит, глядь — катер какая-то падла изгадила. Не то чтоб сильно, но… неприятно очень. Короче, намалевали на борту, после МАША, чёрной краской — ЦЕЛКА. Такими же буквами здоровенными. На другом — то же самое. С намёком, значит. Дескать, не обломится. И нашито парнишки за ней бегали, ну и подстарались ночью…
Ух он вскипел! Да пойди найди… Всем по списку морду не набьёшь. Выпросил скорей краски белой баночку, замазал. Только вот чёрные буквы всё равно проступали, особливо если чуть подальше отойти. Так и отплавал первый рейс на «МАШЕ-ЦЕЛКЕ»…
Потом, ясное дело, отскоблил до металла, заново выкрасил — но название прикипело. Намертво. Так и говорили: «На чём в город-то едешь? — «Да на «Целке»…»
За глаза, понятно. Так-то Саньку уважали. Да и цены не ломил, как другие… Думаю, не получилось бы всё равно из него буржуя, не тот человек был…
Но это всё присказка, запевка…
Ты давай наливай, не стесняйся. Под рыбку… Рыба-то, она посуху не ходит… И-эх, хороша… Научились в городе водку делать, раньше-то такой сучок воркутинского розлива к нам завозили…
А Санька-то? Санька…
На другое лето было… Рыбалили мы с друганами на Синей Курье — это вёрст тридцать выше. Место укромное — чир, сижок попадается, да и лососка с моря порой доходит… Ну т-ты сказал… Чир — это рыба такая, темнота ты столичная… Заверну с собой пару малосольных — пальчики оближешь.
Ну, короче, поставили сети, сидим на берегу, поглядываем… Рыбнадзор туда редко суётся, но всё же… День сидим, другой, рыбу солим.
Вдруг: стрекочет по реке. Снизу. Что за гости? А это «Маша-Целка» против течения идёт. Рисковый был парень Санька. И фартовый — там чуть ниже по реке перекат, Ольгин Крест. Летом — непроходимый. Камни как клыки торчат. А которые не торчат — те ещё хуже. Мы и то дюральки берегом, бечевой протащили… А то не днище вспорешь, так шпонку с винта срубишь всенепременно… Но Санька — проскочил. На «Тайге»! Как? Сам до сих пор удивляюсь…
Ну, пальнули в воздух, машем — причаливай, дескать. Саньке завсегда рады — рыбки с собой дать, разузнать, что на реке творится…
Причалил. С ним четверо, городские. Эск-пи-ди-ция. В Усть-Куломе Саньку наняли. Да нет, не геологи… Кончились у нас геологи, давно не. шляются… А как эти обозвались — не помню. Что-то мудрёное…
Один пожилой, типа профессор. Нет, профессором они его не звали, всё по имени-отчеству, но глянешь — натуральный профессор. Очки, борода, трубка — всё как положено. Двое других, мужик с бабой, при нём как бы… и не то чтоб просто к нему с уважением — поддакивают да в рот заглядывают.
А четвёртая… Я сперва подумал, не с ними, не с профессором. Решил, грешным делом, что отсох Санька наконец от Машки, порадовался за него было — вон какую кралю отхватил… Э-э-эх…
Ан нет, тоже в эск-пи-ди-ции. Сколько прошло, а как живая перед глазами… Молодая, лет двадцать… Блондинка… Нет, ты пойми, не белобрысая — блондинка! Как… ну я не знаю как… Э, не сказать… Видеть надо. И глаза — синие. Много я глаз у людей видел, всех цветов, и голубых тоже…
Но таких…
Я и тогда не молоденький был, но, знаешь, что-то внутри ворохнулось… А Санька… не знаю… так на неё глядел. Да нет, не влюблённо. А словно… Как будто что-то видит он в ней, другим незаметное. Видит — и понять не может — что…