— Привет, Гермоней, — здороваюсь я, стараясь не запнуться на этом имени.
— Здравствуй, Гера, — грустно отвечает он и очень осторожно усаживается в кресло.
Так, эту песню я знаю, поэтому средство от подобного у меня в аптечке есть. Лезу на пояс в аптечку, достаю тюбик. Теперь как ему сказать, чтобы он не обиделся. Ну и обидится — овощ с ним, на обиженных воду возят.
— Вот тебе средство, — протягиваю ему тюбик. — Выжимаешь на набитое место, втираешь в кожу, через пять минут будешь как новенький, а я пока выйду.
Всучив тюбик, поднимаюсь и выхожу из купе, прикрыв за собой дверь. М-да, парень класса «обнять и плакать». Ну что, любовь зла, придется любить это пособие по анатомии. Любить, кормить, не обижать… Насколько я понимаю, выбора у меня особого нет, не Уизли же любить. Кстати, о рыжих — вон оно, крадется уже, рассадник микроорганизмов, для которых мы — внешняя среда. Постирать бы его. Движением руки творю «отвод глаз», потому что я, конечно, не брезгливая, но… Кстати, а почему рыжее уежище не летит на бибике своего рыжего отца? Избранную не нашел или что? Так и не найдет…
Изнутри слышится тихий стук. Гермоней протягивает мне тюбик, а сам красный, как девица, но сидит уже нормально, что хорошо. Я прячу тюбик обратно в аптечку.
— Спасибо, — негромко говорит он, тряхнув шевелюрой.
— Да не за что, дело-то обычное, — легкомысленно машу я рукой.
Какой у него взгляд! В нем и благодарность, и какое-то обожание, и… доверие? Это что сделали с ребенком сквибы рода Дагворт-Грейнджер? Надо будет на каникулах разузнать, да подарков насовать по русскому обычаю. Ишь ты! Нечего на мое замахиваться! Оно еще не мое, но пригодится, наверное.
Поезд трогается с места, набирая ход, а я понимаю, что Грейнджера надо кормить, потому что «ленинградская диета» никого до добра еще не доводила. Вздохнув, делаю жест рукой, призывая к себе сумочку со снедью. Глаза Гермонея становятся очень большими, потому что в его понимании это была беспалочковая магия. Вроде бы считается очень крутым чем-то.
— Садишь, ешь, — увеличиваю я миску с борщом. — Ты сколько времени не ел?
— Я ел сегодня, — отвечает он мне, во что мне не верится, поэтому я залезаю еще раз в аптечку, протягивая затем пузырек.
— Выпиваешь это, а потом ешь, — инструктирую я его. — И чтобы все съел!
И хочется ему возразить, и опасается он чего-то. Ну, в общем-то, понятно, чего — забили какие-то твари ребенка. Ладно, разберемся. Потом, но разберемся точно. А пока пусть есть, потому что мне рано еще. Дверь кто-то несколько раз дергает, пообщаться кому-то хочется. Но дверь закрыта, и открыть ее не так просто, потому что на защелку.
Сольное выступление Малфоя мне интересно? По-моему, нет. Рыжий уже пошел туда, куда Макар телят не гонял, значит, что? Сейчас Гермоней примет пищу, я его уложу спать, и сама вдавлю, ибо до приезда нам восемь не самых приятных часов. А вот потом уже бой, без шуток, потому что «своих» в Хогвартсе нет.
Что-то меня смущает в том, как ест мальчик. Буду его Гермом называть, а то язык сломаю. Так вот, он не спросил меня, что это за блюдо, ест осторожно, внимательно, тщательно пережевывая пищу. То есть вывод раз: борщ ему знаком, что для лимонников нонсенс, а вывод два: он военный. На спецназовца не похож, тот бы устроил уже зачистку, десант тоже отпадает — у них тормозов нет, кто тогда?
— Ты чьих будешь, военный? — интересуюсь я по-русски, дождавшись, пока он проглотит порцию.
— Пинцет я, — грустно отвечает мне Грейнджер. — А ты разведка?
— Контрразведка, — поправляю его я. — Откуда попал?
— Басмачи колонну расколошматили, — объясняет он мне, ничуть не удивившись тому, что я не Поттер. — Открываю глаза, а здесь я, во-первых, пацан, а во-вторых, утопленный в сортире. Ну и…
— И ты еще и оказался виноват, — киваю я. — А потом узнал, что Союза больше нет, и поплыл, так?
— Так точно, — еще грустнее отвечает мне Герм.
— Так, мой позывной «Мила», твой такой и был? Я тебя Гермом называть буду, согласен? — беру я быка за рога.
— Так точно, — повторяет он, оживая на глазах.
— Слушай меня сюда, — начинаю я ставить задачу, сделав поправку на то, где военмедов называли «пинцетами». — Мы едем в школу магии. Это концлагерь, где такие, как ты и я, — недочеловеки. Держишься меня, помнишь, что своих нет, задача — найти мою или нашу кровь и уничтожить ее, после чего нас эвакуируют. Все слова понятны?