— Думать тебе часок. Как на башне колокол три раза пробьет, почитай время твоё и вышло.
— А куда оно выйдет на плаху или каторгу решай сам я пока со стрельцами поговорю, а ты подумай, — Басаргин захлопнул за собой кованную железную дверь.
В голове Сапыги водили хороводы сомны чертей и ангелов, нашептывающих этому окровавленному одноглазому бродяге варианты спасения. Черти сулили земное спасение, если расскажет все как есть, кто хозяин дома в котором он укрылся, зачем он к нему приходил, есть ли среди них заговор.
Ангелы же говорили, что тело его погибнет, но душа будет спасена. У них это был единственный довод, больше они ни чем помочь ему не могли.
Сапыга смотрел единственным заплывшим глазом на искровавленные руки и ноги. Смотрел на маленькое решетчатое окно каморы для допросов и на бадью с водой, в которой плавал деревянный ковш в форме утки.
Сколько он уже не пил, кажется за глоток воды, за эти капли влаги, что прольются в его иссушенное и вызженное горло, он готов отдать все и отказаться от всего. Он не великий подвижник или святой, он маленький одноглазый человек который хочет жить, пусть даже такой непутевой жизнью бродяги.
— Ну что подумал? — Басаргин отворил двери и прошел в камору. Сев за грубо сколоченный стол он широко растянул ноги, давая тем отдохнуть.
— Рассказывай, — протянул старшина. Чего бежал, говори, у кого прятался. Сапыга глазами показал на кадку с водой. Басаргин кивнул и опять вышел за дверь. Сапыгу напоили, дали умыться. Старшина не поскупился с расходами, послал одного из стрельцов за пирогами с рыбой.
— Раскольники мы, — начал Сапыга прожевывая пирог, который чуть ли не полностью засунул в рот.
— А как же тогда троеперстие в трактире? —удивился Басаргин.
— Так батюшко жить хотелось. А этот бешенный всю проповедь нам испортил. Думали мы, своим станет.
— Стал, — рассмеялся старшина. Этот убивец сейчас в Разбойном приказе кости свои парит, если не вывернули еще.
— Ну да ладно, — старшина подвинул табурет и сел напротив одноглазого. Сдашь своих, грамоту дам, в Москве будешь. Глядишь халупку какую прикупишь, жить как человек будешь. Старшина утер усы и посмотрел строго на Сапыгу. Им все равно твоим раскольничкам конец, выведем гнездо осиное.
— Сдать, али нет. Своя голова все равно ближе и милее. А им что покаются, скажут: бес попутал, прощения испросят и от раскола отрекутся, глядишь и простит царевна-матушка. Ребятишки ж малые имеются, а женское сердце к дитям сиротным завсегда жалостливее. А не простят, так в Сибирь отправят, все живые, а тут голову с плеч. И чего думать. Каяться надо.
— Я у старшого нашего в учениках был, он ранее в учениках у учителя Никодима ходил. А того сам батюшка Авакуум на подвиг благословил.
— Дальше? — рявкнул Басаргин. Про заговор против царевны что?
— Про заговор батюшка не слыхал, — проныл Сапыга.
— Врешь вор! — Басаргин подскочил с
табурета. Успокоившись, он сел за стол и стал стучать костяшками пальцев по дереву, выбивая барабанную дробь.
— Ну, смотри мне! — он погрозил пальцем одноглазому. Коли врешь. Завтра всех возьмем. И на дознание.
— Открывай вор! — в двери ворот у крайней избы в Ордынской слободке, раздались глухие удары прикладов пищалей.
Стрельцы деловито прохаживались вдоль дома, ожидая, когда сонные хозяева слезут с печи. Дворовая шавка, почуяв не ладное, забилась в свою конуру, и не показывала носа.
— А ладные ворота у этого еретика, — усмехнулся один из стрельцов. Ему понравилась кованная голова быка, сквозь которую, было продето верченое кольцо. Он ударил еще раз прикладом в ворота и не удержался ударить плашмя по голове с кольцом, в надежде, что оно слетит и можно засунуть его в карман, хозяину-то судя по всему, оно больше не пригодится. Прокофий Федотыч слез с печи и продрав еще сонные глаза, поковылял к дверям. Одна рука по привычке зацепила кистень, что стоял тут же у дверей и вышел во двор.
Он подошел к воротам: — Кто такие, и чего надо? Стрельцы сначала рассмеялись, а затем дружно заткнулись, ибо старший развернул свиток и принялся за чтение.
В голове Прокофия Федоровича помутнело. Он отбросил кистень в сторону забора и поднял щеколду замка. Удар прикладом в зубы свалил его на мокрую землю.
— Ну что вор? — усмехнулся старший из стрельцов, — добегался. Мы вас всех еретиков раскольников-то повыловим. Он указал стрельцам, что бы те вязали хозяина и волокли к телеге. Пройдя во двор старший
стрелец наткнулся ногами о кистень выброшенный хозяином. Подняв кистень с земли, он внимательно осмотрел его и крикнул: — Тихон иди сюда, забери улику.