Стрельцы одобрительно загудели. Из их строя вырвался толстый коротышка и заорал: — Слава царевне. Слава.
Стрельцы вздернули руки с оружием вверх: — Слава царевне Софье!
Бояре в Думе испуганно съежились. Царевна пришла к власти на стрелецких штыках. Что она еще может удумать. Софья улыбнулась. Этот крик был ей милее всего сердцу.
А с опальным царевичем Петром и Нарышкиными будет время решить. Сейчас главное упрочить свое регентство над государством. Слабоумный братец Иван Алексеич преградой не будет. Все-таки он Милославский. А раз так, то и опираться она может на всех Милославских. Ну и что, что баба, зато своя. А Нарышкины быстро бороды повыдергивают. Царевна вышла из думы, оставив бояр наедине со своими мыслями и страхами. Сейчас все складывалось, как нельзя лучше. Думный боярин Артамон Матвеев и князь Михаил Долгорукий были мертвы. Нарышкины уже более мертвы, чем живы. Царевич Петр едет в Преображенское. Теперь ничего не мешает устроить личную жизнь. Царевна вспомнила, как еще в девичестве при царствовании своего брата Феодора Алексеевича, они с сестрами тайком бегали смотреть театральные представления. Как это было загадочно и непостижимо. И только маленькое оконце в стене отделяло ее от этих сильных и красивых шутов, балагуров и актеров. Этих античных героев, что спасали красивых женщин от лап чудовищ. Эта жуткая медуза Горгона и Одиссей. Геракл герой, сын Зевса и простой смертной женщины. Это пугало и очаровывало одновременно. Но теперь это все в прошлом. Она царица этой огромной державы. Детские страхи и надежды ни к чему. Ей больше не нужно ходить в одиночестве под каменными сводами Коломенского дворца. Выглядывать в окна и с замиранием сердца смотреть, что где-то там есть другая жизнь.
Другая, не похожая на жизнь ее сестриц, запертых в полутемных комнатах дворца, где единственные подружки: это служанки. Она еще молода и красива. Она найдет свое место в истории. Она отложила зеркало на столик.
Царевна, раздался тихий голос из приоткрытой двери. Она узнала его. Милый сердцу друг. Теперь она может не опасаться перетолков посадской толпы. Князь Василий Василич достойный претендент на руку и сердце русской царевны. Не государь, но разве кто из латинских государей достоин ее руки. Нищие, презренные и малоземельные холопы. Ее держава могла вместить десятки таких государств.
—Проходи князь, — тихо произнесла она. Голицин вошел и склонившись, поцеловал ее руку.
— Исполнены ли мои указы князь? — спросила она.
— Ваше Величество! — с восторгом произнес Голицин. Все выполнено. Царевич Петр и его мать Мария Нарышкина в Преображенском. Я оставил соглядаев с наблюдением.
Софья кивнула.
— Устали ли Василь Василич? — нежно с придыханием спросила она.
— Разве можно устать на службе у ее величества, — отозвался Голицин.
— Ну, пока еще рано называть меня Величеством князь.
— Ничего не рано, моя царственная принцесса. —Голицин рванулся вперед и обнял царевну.
Софья была обескуражена его напором, но сдалась. Она лишь прошептала: — Князь еще не все закончено. Но его уже было не остановить.
Утро пришло в Москву ярким апрельским солнцем. Уже не слышно стало во дворе боя барабанов шального Петруши. Не слышно криков полоумного братца Ивана. Она словно попала в другой мир. Где все её, ее косматые облака над Иваном Великим. Её города, слободки и монастыри. Ей больше не нужно прятаться. Прятать лицо, как ее сестрицам. Она царевна.
Софья умылась и дала знак служанкам: —Собирайте, едем в Троицеву Лавру. Служанки забегали по покоям, доставая из сундуков наряды царевны. На пороге появился дьяк Шалковитый: — Далече ли матушка собралась?
— В Троицу боярин, — бросила Софья. Хочу помолиться во избавление от грехов. Шалковитый усмехнулся: — Так много ли их матушка, так с наперсточек.
— С наперсточек, но мои, — отрезала царевна.
Карета с царевной покатила по талому снегу. Шакловитый перекрестился: — Ну дай-то Бог.
Посадская слобода.
За широким столом из грубо тесаных досок сидело пятеро. На столе стояла глиняная миска с квашеной капустой и клюквой. Одноглазый косматый мужик в рваном кафтане разливал штоф водки по грязным стаканам. Он опрокинул стакан в горло, тяжело крякнул и поднял к верху палец: — Раскол это вам не просто вера. Это устремление души христианской супротив еритиков. Хозяин трактира беспомощно развел руками. Кто их знает как этих раскольников от порядочных людей отличить. Одноглазый мужик назвался Сапыгой.
— Я давно по Руси скитаюсь, — продолжил Сапыга. И верно говорю вам, что придет Спаситель, и всех слуг антихристовых покарает. Оборванцы собравшиеся вокруг него, раскрыли рот от изумления.