А вскорости и жречина Чаромир там нарисовался.
Пожаловал он туда важный-преважный, на Милолику спящую огненным взором глянул и вот чего во всеуслышание сказал:
— От сильных весьма переживаний сия красавица в сон глубочайший впала. Необходимо обряды очистительные срочно произвести и моление вознести всем богам, тогда, вероятно, разбудить её мне и удастся.
И лекарь дворцовый, ему вторя, тоже беспомощно руками лишь развёл. Не в его, дескать, лекарских силах, в сознание привести сию девицу…
Что ж, делать нечего. По приказу Болеярову отнесли Милолику спящую в главное их капище, где её и оставили на высоком ложе лежать. А Чаромир, как жрец заглавный, вызвался в одиночестве произвести обряды некие тайные, дабы сознание утраченное омороченной деве возвертать.
Две ночи подряд Чаромир хитрый, что девицу он излечивает, искусно там делал вид. А в действительности он в сношение с Воромиром на расстоянии входил, чтобы о цене переправы Милолики ему с демоном сим удалось договориться.
И вот на третью ночку прибегает жрец во дворец дико весь взволнованный и требует незамедлительно, чтобы слуги царя с Борилевом будили срочно. Те, вестимо, с постелей своих — скок, и в одном исподнем к жрецу выбегают.
А он им врать принимается:
— Вот беда так беда! Украдена вновь Милолика-краса, похищена птицею она громадною! Я было попытался сцапать её не дать, да вишь ты, птица эта на время меня околдовала.
Да уж, беда! Чего тут ещё скажешь…
Для Борилева, конечно, беда, не для царя Болеяра с Чаромиром окаянным.
И до того-то сильно ведьмочка младая стала царевичу нашему дорога, что с большим нетерпением он утра светлого дождался. И как только заря прекрасная небосвод собою окрасила, то уселся он на доброго коня и, как папаня остаться его не упрашивал, на розыски любы своей в неведомый путь тут же отправился.
Поехал, куда глаза его глядят.
А как же иначе? Пути ведь верного он не ведал, поскольку куда эта птица несуществующая спящую царевну унесла, про то один чёрт, наверное, знал, да вряд ли он кому о том сказал бы…
Ехал он так, ехал, глядь — озеро впереди показалось. То самое, у которого он Милолику впервые повстречал. И, как по заказу, медведь громадный из кустов на дорогу вылез в это время.
Знакомый медведь-то — это он когда-то царевича на дуб загонял!
Конь под Борилевом дико от страха дёрнулся, громко заржал, да только тот удила посильнее натянул и воли прочь бежать ему не дал.
— Послушай меня, братец медведь, — почтительно царевич к зверю тут обращается, — ты часом не знаешь, где мне Милолику мою сыскать? А то она, брат, пропала, и где она теперь, не ведаю я ни мало.
Закряхтел медведь, рявкнул и вроде как головою закивал согласно, что де он что-то на сей счёт знает. А затем лапой Борилеву он махнул призывающее: иди, мол, за мною, пособлю я тебе малость…
Что ж, тот такому обороту был рад.
Медведь-то вперёд заковылял ни шатко, ни валко, а царевич за зверем на коне своём увязался.
Шли они так с час, или чуть поболее, а тут смотрит Борилев — некий туман такой зеленоватый по ходу их движения образовался. И пошли они далее в тумане, а как его ветерком чуток поразогнало, то увидел парень вот что: места-то вокруг сделались диковинные!
И то сказать верно: ели-то в три обхвата росли в тех краях, никак не менее. Везде сумрак стоял, тишина и вроде как обстановка оказалася чисто сказочная.
Остановился медведище здесь как вкопанный и головою косматою упрямо замотал: дальше, мол, не пойду, поезжай туда сам…
Поблагодарил царевич сердечно медведя и поехал себе сторожко промеж тех елей.
Проехал он малость таким макаром, вперёд затем глядь — ёлы-палы! — а там избушечка аккуратненькая словно ниоткуда взялась. Пригляделся Борилев позорчее — родная мама! — котяра там не маленький полёживает на завалинке, огромный ну как собака.
Лежит он, значит, глазами хитроватыми царевича подъезжающего изучает и широко притом ему улыбается.
— Здравствуй, Борилев, свет царевич! — говорит тут кот голосом человеческим. — Что найти у меня ты тут чаешь? Дело какое пытаешь али, может, от дела лытаешь?
— Ой ты, гой еси, котик незнаемый, — так котяре Борилев отвечал, — не шастаю я, не лытаю, а важное дело пытаю. Милолика, невеста моя милая, вишь ты, потерялася. Унесла её давеча птица великанская, и где её теперь искать, не ведаю я ни капельки. Али, может, ты о ней что-либо знаешь?
Усмехнулся Кот Баюн в пышные свои усищи и вот чего царевичу затем говорит: