Играла она в светёлочке своей верхней одна-одинёшенька, а мамки да няньки о ту пору отлучилися куда-то. И вот возвращаются они назад, глядь — а царевны-то и нету нигде! Только окошко было распахнуто настежь, а вдалеке, по-над деревьями птицу громадно-невероятную успели они разглядеть, несущую в когтях какую-то тяжесть.
Искали-искали люди царевну украденную, да всё-то зря. Только на лугу дальнем башмачок, с её левой ноженьки видать упавший, они и отыскали. Упал он видно, когда чудовищная птица с девчушкой в когтях над лугом пролетала.
И понял тогда бестолковый царь Сиясвет, какую такую живую малость отдал он ведьме жуткой прямиком в руки. По собственной своей отдал дури.
Затосковал он, заубивался, и дух в нём с тех самых пор изменился до чрезвычайности. Был царь ранее бодрым да шустрым, а стал до того печальным да грустным, что и не передать.
Сама, видать, мёртвая и большая тоска перешла к царю в душу его несчастную по договору с ведьмой, и ничего-то поделать с этим уже было невозможно.
Нет, и сам обманутый папаша, и все его подданные искали царевну-бедняжку по всему их царству немалому. Сиясвет и лес тот дальний до последней шишки, кажись, обшарил, да толку-то от его потуг и на чуть-чуть не достало.
Ну, словно избушка Бабы-Яги вместе с елями теми толстенными в тартарары ухнули под самую землю!
Ну, да есть беды нечаянные, а есть и нескончаемые. Иная беда печальная как снег под солнцем тает, а иная совсем худо кончается. И у Сиясвета нашего несчастного вышло хуже некуда: мало того, что дочку у него украли, так в скором времени он и жену свою любимую потерял. Захворала свет Алозорушка, занедужила, зорька алая зарёю закатною вдруг стала, и скончалась она вскоре от лихой горячки, мужа своего вдовцом оставив. Да и сам царь после такого лиха недолго горюшко горькое мыкал: напился он как-то пьяней пьяного, и хватил его оттого мозговой удар. Помер царь смертью не славной, похоронили его, как полагается — и выбрали подданные государевы себе другого царя, поскольку наследников Сиясвет после себя не оставил.
Царское место ведь всего одно, и пустовать оно не должно.
А что же с Милоликою похищенной случилося? Как судьбинушка её далее определилася?
А вот как. Принесла её карга-орлица во свою землицу, да вновь Бабой-Ягой и оборотилася. Просыпается Милолика от наведённого на неё сна, глядь — а вместо царских палат лежит она на травушке-муравушке возле избушки странной. А заместо мамок да нянек ведьма какая-то отвратная над нею склонилася и харею своею неладною зело умилилася.
— Где я? — протерев глазки, царевна у карги старой спрашивает, — И кто ты такая, что на меня тут пялишься?
Обрадовалась Баба Яга, что девочка в себя пришла, заулыбалась она ей пастью своей клыкастой, да потом так-то и отвечает:
— Ты, милаха, со мной теперь жить станешь, в лесу этом сказочном. А звать меня можешь Бабушкой Ягушкой. Я ить, милая, тебе не враг.
Не понравилось малышке похищенной ею услышанное, озлилась она, сердцем огневилась — и как даст своей похитчице кулачком по носищу хищному!
Отпрянула карга от царевны смелой. Да, думает, нрав-то у девчонки бедовый дюже, надобно поскорее что-то измыслить, чтобы памяти её о прошлом лишить…
— А ну-ка, Баба-Яга ты коварная, — подскочив на ножки резвые, приказала властно царевна, — сей же час неси меня отселя назад, к матушке родимой да к батюшке любимому! А то я тебе, старая кочерыжка, спуску не дам — не на ту ты нарвалась, горбатая развалина!
— Ладно, ладно, — обманно пошла на попятный Баба Яга, — как ты скажешь, касатушка, так я и сделаю — во палаты тебя отнесу из сего места… Только вишь ты, летела я, истомилася, усталость злая на меня навалилася. Сейчас отвару целящего я попью, силёнок чуток наберусь, да в полёт-то опять и соберусь. Согласна?
— Согласна.
— Ну и ладненько.
Кинулась Баба в избу, налила в кружку отвара сладкого, на меду настоянного да на духмяных травах, пошептала чего-то шепеляво на тот отвар, и назад живёхонько возверталася.
— Ох, и славно я напилась! — говорит она довольно, — Ох, и знатных силушек набралась! На-ка, испей и ты, дитятко, а то путь домой-то не близкий.
Почуяла Милолика вдруг жажду великую, взяла она отварчик волшебный из рук карги, да тут же кружечку и осушила. Но только лишь выпила она эту жидкость, как в тот же самый миг памяти былой вдруг лишилась. Нет, имя своё она помнила, а вот из каких она краёв да какого роду — о том перестала она ведать совершенно, будто бы не в стольном городе она три года прожила, а тут само, в дремучем этом лесе.