Тут уж у язвительной Милолики сердце в груди не выдерживало. Подходила она тогда к бабке несчастной, обнимала её, по волосам её гладила, и притом приговаривала голоском ласковым:
— Ой, ты, Бабусечка моя, Ягусечка, ой да прости ты меня, девку глупую, девку глупую, непутёвую! Не хотела я тебя обижать-хаять — но ведь ты же сама виновата. Почему ты мне тайну свою не сказываешь, а?
— Дурёха ты, дурёха, — выговаривала ей Яга, чуток успокоившись, — не ведаешь ты, недалёкая, что молодость-то нам дана ненадолго. Разве ж я не была пригожею? Разве ж я не была желанною? Э-э! Всё-то было при мне как надо: и лицо смазливое было, и фигурка была ладная. Да ушло всё богатство сиё, пропало, как словно и не было его при мне никогда.
Однажды после очередной такой перепалки пошла Яга в избу, в сундуке своём старинном покопалася и достала из потаённой шкатулки картинку некую овальную, красками выцветшими писаную.
— Вон гляди-ка, Мила, — сунула она картинку в руки воспитанницы, — то моё изображение давнишнее. Милёнок мой славный его когда-то намалевал, во времена-то ещё незапамятные.
Взяла ведьма молодая ту картинку овальную и с интересом нескрываемым на неё глянула.
И аж даже ахнула она от изумления великого, глядючи на изображённый там лик! Там же красавица была намалёвана писаная: русокосая такая, румяноликая, лукобровая, с очами чистыми да лучистыми. Весело девица незнаемая с картинки старинной улыбалася, и как живая будто даже казалася.
— Да неужто это ты была такая, бабуся! — воскликнула Милолика в изумлении явном. — Ты же красавица была невероятная! Никогда бы не догадалася, что это ты здесь изображена! Ну и дела!..
Усмехнулась тогда Яга печально, картинку ту в шкатулку опять спрятала, да и отвечала девахе так:
— Эх-хе-хе-хе-хе! Где же ты теперь, пора моя красная? Поманила лишь, поблазнила, ушла да растаяла, а безобразная порушка, наоборот, настала.
Полились у Ягуси из глазок её малюсеньких слёзы горючие, и до того Милолике в душе сделалось бабку жалко, что и не передать.
— А сколько же лет тебе стукнуло, Яга-Бабушка? — вопросила она свою воспитательницу зело участливо.
— Много, — сказала устало та и рукою махнула лишь вяло, — Коли скажу, так не поверишь, потому как я и сама подчас не верю этому.
— А для ради чего ты живёшь здесь одна-одинёшенька? Почему места сии никогда не покидаешь?
— Наказание то божье, касаточка. За колдовство ужасное да за злые чары, коими я месть страшную учинить как-то раз возжелала.
— Расскажи мне про то, бабушка, пожалуйста! — загорелись у Милы в азарте глаза, — За что же ты наказана так оказалась?
— А чего тут рассказывать, — развела Баба-Яга руками. — Особо-то рассказывать не о чём. Был у меня любимый когда-то на белом свете. Это он картинку ту нарисовал, между прочим. Да сгубили его люди злые, изничтожили они, подлые, моего голубя! А я тогда ведовством вовсю занималась, людей ото всего лечила да исцеляла их весьма здорово. А как убили злыдни жениха моего ни за что ни про что, то света белого я оттого не взвидела, всех-то людей я люто возненавидела и отравила их в гневе великом во множестве несчитанном… Сожгли меня за дела сии чёрные государевы слуги, а как оказалась я в межмирье после смертушки той позорной, то получила я от высших сил таков приговор: тута невесть сколько жить-обитать, и силы злые на белый наш свет ни за что не пущать! Душа моя волны невидимые излучает, и те волны преградою служат для сил нечистых, кои хотели бы на белый свет проникнуть… Нет, иногда кто-то из них случайно туда и прорывается: лешие частенько заскакивают, упыри иногда попадают, или юдовища подводные в озёрах или морях оказываются — но ненадолго, ибо моя воля обратно их зашвыривает мощною волною.
— А когда же конец будет твоему наказанию, бабушка?
— Того, Милочка, я не знаю. Добрых-то дел я здесь почитай и не делаю никаких. Ну, живу себе и живу, тихо вроде да не лихо, а толку-то оттого видно пшик.
То сказав, глянула Яга на Милу как-то особо внимательно и усмехнулась почему-то загадочно, а в глубине её глазок выцветших огонёчки хищные позажигались.
— Ну, да ладно, — отчеканила она вдруг голосом строгим, — тебе бы, милаха пронырливая, всё бы лясы, я гляжу, точить да от дела отлынивать… Ступай-ка вон, сыщи давай Парашку и принеси молочка мне чашку. Буду тебя я обучать, как в кого угодно превращаться. Давай-давай, лентяйка, ступай-ка вон, поторапливайся!